он пламенно и находчиво защитил от нападок диалектический материализм и научный коммунизм. Нельзя сказать, чтобы Рина в своих – притом тоже пламенных – убеждениях отличалась от мужа. Просто ей выпало пропагандировать то же самое, что и Вилену, только перед другой аудиторией. А в остальном это были ребята, ничуть не задающиеся ни должностями, ни успехами, а потому, как говорили в те дни, «свои в доску». Впрочем, Рина была еще ближе Вилена к Лене и особенно ко мне, потому что всерьез занималась альпинизмом и даже имела квалификацию инструктора. Одну смену мы втроем провели в альплагере «Уллу-тау» на Центральном Кавказе, в ущелье Адыр-су, и Лена там ходила на значок «Альпинист СССР 1ой ступени» в отделении под командой Рины, имевшей уже второй спортивный разряд, в то время, как я нахаживал только на третий. Там-то в перерыве между восхождениями Рина, глядя на нас с Леной (мы в ее глазах являлись идеальной супружеской парой), сказала, что с Виленом у нее в постели ни о каком благополучии и речи нет. Лена попыталась остановить излияние Рининой откровенности, но Рина ей не позволила, словами: «Нет, я хочу говорить! Почему у других это есть, а у меня нет?» Судя по тому, что она поведала, дело было действительно плохо. Мне было жаль и Рину, и Вилена, хотя и по-разному, только не поймешь, кого больше – неудовлетворенную Рину или, неудовлетворяющего мужа, который «горел» на партийной работе, как и подобало ему, твердокаменному ленинцу, к тому же еще и сыну соратника самого Ильича, а, стало быть, генетически впитавшему во все свои поры марксизм-ленинизм. Но наряду с сожалением по поводу обоих наших друзей в мою голову закралась еще одна мысль – а что, если Рина по-приятельски намекает мне, мужу своей давней подруги Лены, что в создавшихся условиях никому не будет худа, коли я втихаря помогу Рине справиться с проблемой – в конце концов, это действительно с моей стороны было бы дружеским действием, тогда как от Лены ничего бы не убыло – в этом Рина была заранее правильно убеждена. Данной версии смысла состоявшегося исповедального разговора я никакого хода не дал, однако и выбросить ее из головы не торопился.
Вспомнить об этом мне пришлось через несколько лет. Лена, поговорив с Риной о чем-то по телефону, передала мне, что та просит меня заехать к ней домой и достать с антресолей байдарку – мы как раз собирались вместе отправиться в весенний поход. Я пообещал приехать. Назавтра я уже был с Рины. Зная, что я только что с работы, она предложила сперва пообедать. Это было в порядке вещей, как и то, что она выставила к обеду вино, и мы выпили с ней по паре рюмок: «За грядущие походы и восхождения», и «за нашу дружбу». Собственно, так тоже случалось всегда. Мы мирно, дружески и в общем-то нейтрально беседовали на кухне, совершенно не касаясь, так сказать, скользких тем. Потом я спросил, где разобранная байдарка, и Рина показала на створки дверец над входом в кухню. –«Лестница
