Фактически это был программный документ или, как мы сейчас бы сказали, доктрина, определяющая внешнюю политику Швеции на многие годы вперёд. Можно предположить, что у русского посланника в секретной комиссии или в правительстве «завёлся» важный агент – не исключено, что вышеприведенные слова принадлежали именно этому человеку. Забегая вперёд, отметим, что этой доктрины шведы неукоснительно придерживались долгие годы, вплоть до эпохи наполеоновских войн. В последовательности и упорстве шведам не откажешь. Понятное дело, в Петербурге этому документу придали соответствующее значение.
Один из анонимных членов секретной комиссии отозвался о шведском внешнеполитическом курсе по отношению к России следующими ироническими словами: «Мы всё ждём революции в России, ждём уже 14 лет и никак не дождёмся; видно, мы до тех пор будем ждать, пока на Россию не упадёт небо и всех не задавит; вот тогда нам полезная конъюнктура будет».
В июне 1735 года де Кастета сделал шведам выгодное предложение о выплате военных субсидий, выдвинув лишь одно требование: Швеция никоим образом не должна была вступать во внешние связи, противоречащие интересам Франции. 14 июня 1735 года шведско-французская военная конвенция была подписана, и в Париж был направлен эмиссар Нильс Пальмшерна для её ратификации. Но французское правительство конвенцию так и не ратифицировало. Веттерберг указывает на две причины: примирение Парижа с Веной и продление Швецией договора с Россией.
Но не исключено, что всё произошло как раз наоборот: именно задержка Парижем ратификации военной конвенции ускорило решение шведов возобновить союзный договор с русскими. Отвергнуть предложение Петербурга о перезаключении договора А. Хорн уже не мог: