Звони-звони, но ничего не вспомнить…
– Но щекот их зеленых язычков
Один-единственный на Божьем свете
Звенит из-под наушничков-очков
О вашем бедном Юрьеве – поэте.
Я знаю, Муза, – замыслы смешны
С травой пролезть сквозь мякнущие нети.
Но, кажется, и Вы видали сны
О Вашем бедном Юрьеве, поэте.
Вариация
Эх, и вжался ж заржавленный якорь —
Не проглянешь сквозь вязкую муть.
И взошли камнесечец и пахарь
На лодейную зыбкую грудь.
Передрогнул корабль и замер,
Переставились жёрлы вовне,
Место намертво кормчее занял
Человек на двухногом коне.
И глазницами, полными глума,
Он за солнцем следит стороной,
Слыша никнущий шепот из трюма,
Слыша медленный скрежет цепной.
Крикнет птица: уходим, уходим…
Ветер мачтой чуть скрипнет златой…
…Что ж искорчился кормчий Господен
Под раздвоенной мертвой пятой?
Вариация вторая
А город на кораблях стоит,
В мачтовых рощах ветер сопит,
Цепи напружены, но уж прости —
Нам никак не уйти.
Здесь встал каждый корабль один,
Сбоку притиснутый линьей льдин,
Всё шевелящейся, и его шевеля… —
Но со второго боку – земля.
Господи, если б знали все вы,
Как сильно держит десница Невы,
Как машина где-то внизу дребезжит,
Как почва быстро дрожит,
Как Васильевский и Петербургский – в дыму,
А Елагин – вздул парусами тьму…
…Третий век прощаются под картавый свисток
Северо-запад и Юго-восток.
Ну так и знайте ж: давным-давно
Смели б если – ушли мы, но
Стоят мертвецы под днищем, на дне,
И – их не бросить мне.
«Оборочусь я чуть – и тьмы неравномерной…»
Оборочусь я чуть – и тьмы неравномерной
Разверзнется передо мной шатер.
Вовнутрь я вшагну, и тихий отсвет серный
Всех звездных волн да туч совьется в луч неверный,
Тот черноту пронзит – столь черен и остер.
Столь пóлны черноты полунощны запасы…
Столь далеко у изощренья мол блеснул:
На реберках песка, на полосах террасы,
На волнах лезвийных свою я тень спугнул.
И сверху тени камыша расшевелились,
Чернее всех чернот на несколько долей,
Огни какие-то, снижаясь, раздвоились
И канули в закраину морей.
И море лезвием кружным кроило воздух
Под ящерками звезд, юлящими слегка,
И рыбы, встав на хвост, в полужемчужных гроздах
Стеснились поглядеть на грозды-облака,
Которые вверху, как мышцы, коченели.
И комната земли без-окон-без-дверей
Съезжала, чуть