– Парни, а чё тут деется-то? – приподняла пьянчужка голову и обвела двор мутным взглядом. Увидев тела, заорала хриплым с перепоя голосом: – Ой, лихоньки!
– Ах ты, курва, старая, – мгновенно повернулся Акундинов к бабе, хватая ее за горло. – Молчи, дура!
Насмерть перепуганная баба утробно пискнула и вытаращила глаза.
– Так вот, молча и лежи… – буркнул Тимоха, отпуская бабу. – Смотри у меня… – показал ей кулак, – язык выдеру!
Та продолжала таращиться, напустивши от испуга лужу…
– Да ладно, – примирительно сказал Костка, подходя поближе. – Никому она не скажет.
– Ну, живи, тогда, – разрешил Тимофей, отходя от бабы. Подобрав саблю, стал чистить ее о кафтан убитого Федота.
Побирушка успокоилась, решив, что убивать ее не собираются:
– Не боись, парни. Никому ни словечка не скажу, – пообещала она. – Я, как рыба об лед… Ничего не видела, ничего не слышала и, знать ничего не знаю… Только, – умоляюще попросила она, – поднес бы ты винца зелененького. А то, что-то мне совсем тошно.
– Поднесу уж, – согласно кивнул Акундинов и велел Конюхову: – Дай ей хлебнуть…
Костка, откупорив фляжку, подал ее бабе. Та, с довольным видом присосалась к горлышку и сделала один длиннющий глоток, потом, второй, третий…
– Хватит, хватит, – забеспокоился Конюхов, отбирая баклагу. – Ишь, присосалась-то, как пиявка к голой жопе.
– Хлебнула? – спросил у бабы Тимофей. – Куда же в тебя и влезает?
– Ух, красота! – довольно заулыбалась пьянчужка, показывая редкие зубы. – Теперь, можно бы и мужичка… Как, парни? Может, еще глоточек дадите, дык я бы вам обоим и дала…
У Акундинова, от одного вида ее щербатой пасти с гнилыми зубами, всякое желание улетучилось.
– Да, пошла бы ты… полем, да через ясный пень… – буркнул он.
– Ты, Тимошенька, мной-то не гнушайся, – захихикала баба, – а то, гляди, потом-то, может и такой у тебя бабы не будет. Вспомнишь меня, Катюху-то, сла-а-день-кую!
– Вспомню-вспомню, – кивнул, было, Акундинов, уходя, но спохватился. – Имя-то мое, откуда знаешь?
– Дык, когда пил ты давеча, с Федотом, дык и услышала, – преданно посмотрела пьяная шлюха. – А потом, что было, не помнишь, разве? Я же тебя, хи-хи, когда ты в кости-то продулся, вместе с Федотом да цыганом и удоволивала. Ты, не сумлевайся, я молчать буду, особливо, если ты мне еще глотнуть-то дашь. Хошь, на кресте поклянусь?
– Ну, поклянись, – согласился Тимофей, напрочь, не помнивший – когда это они успели «удоволиться»? – А крест-то у тебя есть? Али, пропила?
– Да как можно-то? – возмутилась женщина. – Вот, гляди, – вытащила она из-под ворота крест на кожаном ремешке… Вот, мол, крест святой, что никакого убивцу Тимошку-приказного я не видела! Поклястся, а?
Кажется, бабу, «догнало» с пары-то глотков и, теперь