«принадлежащих к временам и странам в высшей степени удаленных друг от друга»[149]. «Нужно только немного размышления, – считает оксфордский профессор, – подкрепленного некоторой практикой исследований соответствующего рода, чтобы легко усмотреть действительное сходство, скрытое поверхностным различием»[150].
Для того чтобы установить не лежащее на поверхности сходство,
«политический строй должен исследоваться, классифицироваться и маркироваться так же, как исследуется строение здания или животного»[151].
Более ста лет назад Э. Фримен выразил оптимистическое убеждение, что сравнительная политология дает многообещающие перспективы открытия универсальных законов с помощью глобальных исследований. Нередко утверждают, что у нас нет никаких фундаментальных универсальных законов или принципов, хотя уже в далеком прошлом в области общественных наук, как отмечает американский политолог Рональд Х. Чилкот, работали ученые, разбиравшиеся в теоретических и методологических проблемах[152].
Сравнительное исследование, по мысли Фримена, может касаться трех типов сходства. Первые объясняются прямыми заимствованиями, вторые – подобием условий среды, а третьи и наиболее интересные для Э. Фримена – генетической общностью[153].
Основной задачей сравнительной политологии Э. Фримен считает эволюционную реконструкцию по типу языковой реконструкции, предложенной сравнительно-историческим языкознанием. Именно эта отрасль знания, как отмечает Э. Фримен,
«полностью утвердилась в качестве науки». «Другие приложения сравнительного метода являются более поздними и пока не завоевали столь сильных и неуязвимых позиций»[154].
Почему столь важное значение Э. Фримен придавал филологии в процессе сравнительного исследования?
«Сравнительная филология, – утверждает Э. Фримен, – поистине открыла нам несколько стадий доисторического роста человека, о которых у нас нет письменных свидетельств, но которые она делает гораздо более надежными, чем многое из того, что мы имеем в письменных свидетельствах. Она учит нас фактам, для которых не находится внешнего доказательства, но есть доказательство внутреннее, которое при должном установлении становится абсолютно неопровержимым»[155].
Сходные методологические позиции намечены в работе видного российского социолога, историка, юриста Максима Максимовича Ковалевского