– Вы сейчас думаете так, как думали мы, когда французы шли на Неаполь. И боитесь того же.
– Если Наполеон завоюет Россию, он установит у нас другие законы – зиждимые на идеях французской революции, на идеях франкмасонства! Как мы будем жить?
– У вас сильная армия, сеньорина Каттерина, со строгими порядками. В Неаполе сильным был только флот, но французы наступали по земле. Русские умеют воевать, а неаполитанцы избегают войны, идут на уступки ради мира. У нас есть пословица: лучше иметь тонкое соглашение, чем хороший бой.
В гостиной разливался голубой свет от обоев и портьер. Над камином висела картина в рамке, вышитая крестиком. Два лебедя. Казалось, что они вот-вот слетят с полотна и поплывут по голубому свету гостиной, как по прозрачной воде озера.
– Вы́ вышивали эту картину? – спросил Раффаеле.
– Да. И другие картины мои.
Он заметил и ажурную салфетку на журнальном столике, и накидки на спинках кресел с любимой вышивкой Екатерины «ришелье». Над клавикордом на круглой картине-тондо цвели пионы с маргаритками, из шёлковых листьев выглядывали ягоды голубики.
– Живые цветы? – руки герцога не удержались, потрогали лепестки.
– Я вышивала их лентами.
Он взглянул на запястье Екатерины, на обшитую шёлковой гладью оборку длинного рукава. Взял её правый кулачок, сжатый от волнения. Раскрыл. На нежных подушечках пальцев – ни следа от игл. Она умела ладить с напёрстком!
– У вас благословенные руки, сеньорина Каттерина!
– Благодарю. До вас никто так не говорил.
Почему-то глаза стыдились смотреть на его мужскую руку, выбеленную северной природой от янтарной смуглости: с чёрным благородным пушком, идеальную в ширине ладони, в длине и толщине пальцев. Смотрели на перстень. Погашенный дневным светом, гиацинт спал в филигранной оправе.
– Подобное нельзя сотворить без изысканности вкуса, – сказал Раффаеле. – Я очарован вашей душой. В ней живёт красота.
– Ах, вы здесь, а я искала вас в библиотеке!
За Александрой Павловной вошёл в гостиную Иван Дмитриевич, опираясь на трость.
– Господин герцог, милости просим отобедать с нами! – меткий глаз хозяйки и без очков успел уловить, что герцог держал руку её дочери.
Ивана Дмитриевича и герцога представили друг другу. Отставной ротмистр поклонился с бесстрастным видом, не дав жене и дочери понять, понравился ли ему гость.
В обеденной с жёлтыми штофными обоями и белыми колоннами веяло теплом от горячих блюд под серебряными колпаками и от растопленной изразцовой печи.
– Откуда у вас фламандское кружево? – Раффаеле пощупал край белой скатерти на круглом столе.
– Это всё Катя, – ответила Александра Павловна. – Она у нас плетёт кружева по иностранным книжкам.
– Вы научились кружевному искусству по книгам? – он поднял глаза на Екатерину. – Моя bòna умела плести такое кружево. Она училась этому в Бельгии.
– О ком вы сказали, простите? – спросила Александра Павловна.
– Bòna – бабушка моей матери.
Екатерина