Я была ошарашена и не нашла ничего лучше, чем просто отшутиться:
– Главное, чтобы у тебя хватило на розовую радиолу. Она стоит пенсов пять.
Норин рассмеялся, и по его смеху я поняла, что ответ ему понравился. Он ничего не сказал, только повернулся и направился вдоль дороги. Я подождала, пока он не скроется из виду, и вернулась в колледж, где меня ждала любопытная Сесиль.
Посещение Норина стало главной новостью школы на следующие несколько дней. Сесиль удовлетворилась моим «он просто мой знакомый», однако другие девочки были не столь сдержаны в расспросах. Кэтрин подошла на следующий день во время обеда и без лишних вступлений открыто спросила:
– Я слышала, за тобой ухаживает двадцатилетний парень.
Я хотела съязвить или отшутиться, но, зная, что все ее слова моментально перелетают не только в уши любопытных одноклассниц, но и в уши ее мамы, которая является слишком близкой подругой моей мамы, чтобы так рисковать, я решила убить слухи в зародыше:
– Никто за мной не ухаживает, Боже ты мой!
– Какое твое дело, Кэтрин? – вступилась Сесиль. – Исчерпались темы для болтовни?
Кэтрин проигнорировала замечание Сесиль, как игнорировала и обеих нас до появления Норина, и не оставила тему:
– Кто он такой?
– Чарльз Стрикленд, – вылетело у меня раньше, чем я могла себя сдержать. Бедный старик Моэм. Дочитаю я его когда-нибудь или нет? Кэтрин, судя по всему, решила, что имя должно говорить само за себя, потому что только хмыкнула на это и удалилась. Сесиль прыснула от смеха, глядя ей вслед, а потом повернулась ко мне и с непонятным выражением возвестила:
– Ты бьешь рейтинги популярности. Даже Кэтрин завидует.
– Что?
Это уже не впервые, когда я слышу в стенах колледжа это странное слово «рейтинг». За своими перепадами настроений я не сразу заметила общий ажиотаж по поводу подсчета очков популярности. И похоже, уроки философии и истории все же не проходят зря. Я не хотела про это думать. В свободное от занятий время я черкала коротенькие статейки для газеты, мысленно их разрывая и отправляя в урну, чувствуя, что все не то. Изменилась и я, и все вокруг. Потому что буквально за последнюю неделю вдруг поняла, что есть притворство, пусть еще пока не познала до конца истинное. Я могла быть самой собой с тем, кого встречала всего пару раз, а на лучшую подругу смотрела как на незнакомого человека. То, что со мной происходило, не доставляло никакой радости, но часть меня признавала, что эти перемены необходимы, если я не хочу оказаться в бездумном ряду сверстников, свято верящих в трактат светского общества. Но я также поняла, что мое так называемое независимое мышление не такое уж и независимое. Признать свое отличие от других людей «моего круга» мне помог Норин, он же помог мне додуматься до иллюзорного представления всего мира, и что все общества сегодня существуют, а завтра на их смену могут прийти совершенно новые, однако он не сказал мне, что есть не иллюзия. Где реалия и во что же тогда верить? И без Норина я не могу самостоятельно додуматься