– Вот оно что… Откуда же оно взялось, это войско? И зачем? Не для того ли, чтобы, прикрываясь вашими шварзяками, обогащаться грабежом несчастных крестьян в каком-нибудь соседнем королевстве? Какая интересная зависимость, принц, ведь не будь за горами этого войска, не разорять шварзякам нищих селян, а не будь шварзяков, нечем заняться было бы и вашему неприятелю. Как же это называется? Обоюдовыгодное сотрудничество, кажется… Жаль только, выгодное оно лишь тем, кто зарабатывает на жизнь убийством и разрушением, но не хорошим людям…
– Что-то мы совсем перестали вас понимать, господин музыкант. Почему вы так вступаетесь за этих жалких крестьян? Безграмотных, полудиких, которых и людьми-то можно назвать с некоторыми исключениями из определений. За людей, которые и существуют-то для того, чтобы обеспечивать низкие потребности людей более высокого класса, уровня, людей, мы бы сказали, настоящих. Ведь не станете же вы горевать по курице, которую рубят в суп?
– Принц, вы не слышали старую легенду о сыне дхара и нищем ребенке, которых поменяли местами недоброжелательные придворные? Отпрыск дхара вырос жалким крестьянином, как вы сказали, а подменыш из семьи бедняков стал принцем… Вы же помните, как все закончилось? Безграмотный сын дхара, выросший в деревне, не знавший о своем происхождении, не выдержал тягот угнетения, поднял крестьянское восстание и сжег дворец собственного отца…
У принца затряслись губы от возмущения. Он хотел что-то сказать, но не мог собраться с мыслями. Одджи презрительно кривился.
– Мелкий горностай может украсть добычу у волка, когда тот спит. Но рано или поздно волк проснется, – сказал Сардан.
После этого он взял поводья лошади Ашаяти и неторопливо поехал дальше. Принц пожал плечами и тотчас забыл обо всем, а капитан Одджи, щуря единственный глаз и обсасывая трубку, долго провожал взглядом двух удаляющихся всадников, пока они не скрылись за холмом.
Когда шварзяки остались позади, Сардан посмотрел на свою спутницу. Ее прекрасные, такие чарующие глаза неопределенного зеленого оттенка полны были чернотой, непроглядным мраком абсолютной ненависти, такой ненависти, которую не способна остановить даже смерть. Ненависти, в которой не было зла.
– Напомни мне добавить к пятидесяти волчьим шкурам бочку сала и свинины, – попросила Ашаяти.
– Ненавидишь их? – спросил Сардан, отвернувшись.
Она молчала несколько секунд.
– Когда все решится – я убью их всех до единого, – наконец сказала Ашаяти.
Минут десять ехали в удушающей тишине. Глухо топали по каменистой дороге копыта, жужжали какие-то насекомые. Ашаяти напряженно, с силой мяла в руках поводья и смотрела с устрашающей сосредоточенностью на затылок своей лошади, но ничего не видела. Она как будто и не моргнула ни разу за эти десять минут.
– Много лет назад в нашу деревню вошел большой отряд шварзяков и какие-то войска, – вдруг сказала она. – Объявили, что намечается война и они идут к границе Матараджана. Шварзяки ходили по домам и забирали на «нужды армии» все, что могли найти. Они