Звонившим оказался Николай Воляев.
– Здорово Корнилов! – сказал Николай. – Как самочувствие?
– Волшебно…
– Не забыл?
«О дайте, дайте мне отставку!» – кричал побледневший полковник, услышав что пленных будут казнить начиная со старших чинов. И в эту секунду он видит, что его генерал уже попрощался с большей частью лобной кости…
– О чем не забыл? – спросил Корнилов.
– Ну, про тренировку.
– Какую тренировку?
– Ни хрена себе, какую тренировку! – возмутился Воляев. – Ты что, Корнилов, мы же вчера договорились.
Какой-то Марсель, где маркиз Де Сад договорился с бедствующими проститутками, что они изобьют его разгоряченную плоть неоднократно испытанным хлыстом с гвоздями во плети. «Ко мне, деточки, скорее ко мне… все готово… ко мне…» – приехав на место, шлюхи пошли на попятную: не хотим, сказали они, отправлять тебя на тот свет за твои же деньги.
Еле на ивовой метле сошлись.
– Ничего себе… – невнятно пробормотал Корнилов. – И о чем мы договорились?
– Слушай, Корнилов, не дури! Мы вчера договорились, что ты сегодня ровно в шесть ноль-ноль придешь на тренировку.
– А что я буду там делать?
– Как это что?! Боксировать.
Вволю они меня… туда… того, а насытиться все не могут: красть уже нечего, но процесс моей опеки нарастающими проблемами их по-прежнему занимает.
– Ах, боксировать… – негромко протянул Корнилов. – А может, я лучше в следующий раз?
– Никаких следующих разов, Корнилов, ты обещал! Ты держишь свои обещания?
Куда уже крепче (держать) – даже на побегушках за ними бегаю. Но если у Бога есть своя администрация, то кто же ее возглавляет? кто будет снимать заключительного «Крестного отца», когда Пачино восстанет из ада и, прочитав там данные Францом Гильомом Гизо жизнеописания четырех великих французских христиан, подвигнет заждавшуюся его конницу на героический конкур по разрастающимся головам выглядывающих из пент-хаусов сатанистов?…
– Иногда держу.
– Ладно, – сказал Воляев, – хватит бабочку лохматить. В последний раз спрашиваю, придешь?
– Для меня это важнее многого.
– Вот и здорово. А то, если бы ты не пришел, я бы решил, что ты струсил – тебе на мое решение, конечно же, насрать, но для меня оно кое-что значит. Ты, вообще,