Было совсем темно на улице, когда я завернул в абсолютную темноту парадной, где всегда было достаточно девочек. Одна сквозь тьму заглядывала в мои глаза предельно глубже, чем остальные; я и не знал, различала ли она хоть что-то в них, помимо черноты, а я различил, что она была ниже меня на две человечьи головы, темненькая и энергичная, и голос ее был визглив; ее слова как-то странно вербовали мой разум. Проститутка назначила незначительную цену за свое свежее, молодое тело, а я не стал торговаться. Полнейший мрак помещения, куда она приводила всех мужчин, стал для меня маской; когда девушка одним грубым движением оказалась на моих коленях, я не видел ее, а она не видела меня. То время, пока мы не различали очертаний лиц друг друга, я наслаждался наступившей в моем сознании эйфорией. Но когда через облака пробрался незамысловатый лунный свет я перевел взгляд с обнаженных бёдер продажной простушки-еврейки на ее щеки, и обнаружил мышиное личико чертовки, а затем и родные черты лица Эвелины (забытое на несколько дней воспоминание, резко ударившее по моим рёбрам свинцовой сковородой, ошарашило меня до такой степени, что я скинул еврейку на пол). Но она продолжала делать свою грязную работу, а я нажал на веки пальцами, чтобы прогнать неотвязное видение. Я снова взглянул на еврейку. Нет, конечно, совершенно нельзя сравнивать Эвелину с этой девкой… ни по положению, ни по статусу… Но можно было в одной вторую узнать и в то же время забыть по запутавшимся чёрным, пушистым волосам. Я зашипел, сбросил дешевку, но она в очередной раз полезла с поцелуями.
– Вот, теперь мы обручены, – прошептала она, а мои глаза налились кровью.
И в то же мгновение я услышал оглушительный шлёпок. Будучи жутко разгневанным, я не контролировал себя и ударил ее в первый раз, во второй, а там уж и потерял счёт. Не судите меня строго, читатель, в такие моменты жизни сознание у алкоголика отсутствуют напрочь.
Я избил ее и после окончательно окунулся в беспутство; окунулся в свою слабость, истребовавшей спиртного алкоголя. Казалось, не было во мне больше жизни, амбиций, желаний. Лишь одна потребность – вскрыть себе череп просто ради того, чтобы получить новую порцию. Я вытворял каждый день ужасно-постыдные вещи. Прикинулся ямщиком и угнал экипаж с четверкой лошадей достопочтенного господина, какие были у меня в молодости; после я забрался на территорию богато обустроенного имения и притаился в высоких кустах, где хозяин из окна верхнего этажа заметил меня и бескорыстно предложил кров и еду, а я вынес оттуда серебро. Я обрюхатил ту избитую мной девку-еврейку, но она потеряла ребёнка, и сама померла через 2 года от тифа; летом я выкопал 30 кустов роз возле Тауэра, где позже и притворился трупом ради смеха. На моем плече однажды местный карлик вырезал ножом имя «Эвелина», но шрамы зажили.
После той ночи с еврейкой я перестал бояться женщин. Я понял,