Я уселся на тротуар выпрашивать медики под его Западные башни. Я размышлял, не войти ли мне внутрь, ибо в соборе меня ждали гробницы монархов и премьер-министров, меня ждала геральдика, знаки и символы. И размышлял я, сидя на холодном камне, как я дошел до такой жизни; я несколько скоротечных часов провёл не шелохнувшись; я перестал дрожать благодаря солнцу.
Свои усталые вылазки я начал повторять каждый осенний день. Да, я знал, что не должен угрожать моему нынешнему положению беглеца – в центре города меня могли встретить старые знакомые, в Гайд-Парке или Ковент-Гарден, Сент-Джеймсе. Даже накатывал нестерпимый страх от одной мысли о моем разоблачении. Я пошёл обратно к тому месту, что ныне мог звать домом, я вернулся из света во тьму; и среди темноты, в которую я окунулся, я закрутил головой по сторонам. Наверное, глаза увидели какую-то красоту, или просто скатился с моих плеч неимоверный груз. Ах! Нет. Просто очень красивая картина – лохматый пьяница идет по набережной и сморкается прямо на асфальт, а прямо на меня идет трое разъярённых неимущих. Я попросил их избить меня, переломать каждую из костей тела на глазах здешних обывателей, дабы утолить мое безудержное стремление заглушить всепоглощающее чувство вины. И эти пропойцы были благосклонны к моим просьбам.
Когда они оставили меня полуживого за углом улочки, я выхаркнул сладкую кровь на тёплый тротуар. И снова приступ, приступ чего-то нового, глоток свежей неизведанной робости охватил меня, это прекрасно, но страшно. Итак, человеческая природа восторжествовала, отвратительное чудище с кровавыми ноздрями. В голове крутилась лишь одна навязчивая мысль: «Мне нужен родной человек, с кем можно пить горьковатый кофе. Чтобы волноваться и говорить: «Там сквозняк! Быстрее укройся».
На следующий день я вновь напросился на драку; мое лицо было постоянно изуродовано, а в желудке плескалась кровь. Но я был жив, ходил со сломанной рукой. Я вспоминал, как просто и спокойно лежал рядом с Эвелиной в одной постели в последний раз в жизни, и как мне было свободно дышать рядом с сестрой, когда она была уже мертва. Безумец!
Звёздная ночь
Все дошло до того, что он повторял ее имя каждый день перед сном, как молитву. Память, как ужасная болезнь, съедала его изнутри. Постепенно Дилан Барннетт, ныне Адам Нил, сходил с ума, а я оживала и расцветала. Никто не знал об Адаме ничего (ничего настоящего). А Адам знал ныне лишь то, что не было в его жизни больше тех радостных спонтанных идей: «А поехали-ка однажды вместе к проливу Ла-Манш!». Эвелина ведь особенно любила воду.
В общем и целом, одиночество, которое довело его до жизни такой, имеет ряд общих черт с любовью и болезнью. К примеру, лихорадка, потеря разума, тошнота. Одиночество, как и любовь, становятся шатким фундаментном. Любовь опьяняет, отравляет, прямо как никотин, героин, морфин. Да, одиночество тоже. Но одиночество нормально. Нужно всем перестать демонизировать его.
Глава 7.
Адам Нил
И с годами душою