Я вернулся домой к ночи, готовый отдать концы сполна. Прислуга настороженно отшатывалась от меня, а пёс не отходил от ног. В моих покоях Зуманн ждал меня с моими собранными вещами, глядя на окровавленную постель и наши багряные ночные вещи. Он рассказал, что все в графстве Кент уже знают о страшной смерти семейства Уилсонов. Зуманн произнёс заветные слова: «Служанка дала показания. Сказала, что это их сосед Барннетт убил и отца, и дочь прошедшей ночью.
Внутренний холод пронизывал позвонки, которые я начал постепенно ощущать вновь. Я, будучи слабым мальчишкой в те времена, был слишком ошеломлен для расспросов. «Дилан, я отвезу тебя обратно в Лондон, и ты заляжешь на дно, будешь жить под другим именем», – призвал Зуманн, второпях комкая мои вещи.
Уже тогда я был обречён жить среди самоубийц, пьяниц, и других людей, чьи души были обречены на гибель. Читатель, представьте, что в тихой провинции, где ваши соседи – недалёкие, размеренные олухи, тебя, дикого, грешного, обвиняют в убийстве! Но Зуманн, слава Богу, не верил лжи и проповедовал истину.
Все труды Вольтера и Руссо в трагичные моменты вылетают из головы; и в конечном итоге остаётся только собственный халатный опыт.
Вниз, слегка по наклонной мчались мы! А мой пёс за нами до того, как выдохся и упал почти без дыхания. Дорога впереди словно расширялась и удлинялась с каждой милей. Колеса жужжали, экипаж кренился то влево, то вправо. Из-под копыт лошади вырывались поломанные напополам ветки; экипаж приподнимался над землей, казалось, на несколько дюймов. На станции я шёл в темноте, и Зуманн направлял меня, как ребенка, как громоздкий экипаж со старой каббалой в упряжке. Зуманн сунул мне в карман купюры и приказал залечь на дно в Лондоне, приказал смешаться с толпой. «Я найду тебя! А пока прикрою следы», – приговаривал он самоотверженно, перевязывая мне рану лоскутом одной из моих пышных рубашек. Когда мой экипаж отъехал от станции, я скрылся от вездесущих стражей порядка. Я уехал без багажа, с двумя шиллингами в кармане.
Глава 6.
Àдам Нил
Лондон проглатывал молодых людей миллионами, никогда больше не отпуская их вновь и губя их жизни в бедности. Осень 1813 года начала туманить умы людей. Листва деревьев с каждым днем опускалась к земле ниже и ниже, оставаясь багряной и золотой, но редея с каждым днём. Раньше, в трущобах я обитал одну-две ночи до того, как вновь растворялся в людском потоке на Бонд-стрит или Сент-Джеймс. Раньше, в борделях, у мест проведения бойцовых поединков, где меня не узнавали, я ощущал себя непобедимым. Ныне сконфуженный, дрожащий и больной, я стоял в тени у двери выхода, и грубые нравы дешевого трактира разбавлялись кислым запахом ветра из окна.
Память съедала меня изнутри, словно сонный паралич. Я был разбит, сломлен и потерян, ибо даже во снах меня преследовали воспоминания – жуткая улыбка мистера Уилсона во все зубы и его пляски, как он кричал о пламени, пожирающем