Что-то движется у меня за спиной.
– Нет, – требует Мэделин. – Стой на месте, Арджун. Если он бросится на тебя, то точно убьет.
– Я могу помочь, – осторожно возражает Арджун. – Или по крайней меня выиграть время.
– Можешь попробовать, – шепчу я, косясь на полукровку.
Глупо с моей стороны задирать этириала. Прикосновение Арджуна может меня обездвижить, парализовать. Сделать меня беспомощным, оставив на милость моих родных. Однако меня больше беспокоит то, что может последовать за прикосновением.
Они не могут держать меня в клетке вечно.
– Я знаю, тебе сейчас кажется, что ты ничего не боишься, – говорит Арджун, обращаясь теперь ко мне. – Что это мы должны тебя бояться.
Я ничего не отвечаю, хотя чувство вины охватывает меня целиком.
– Мой смертный отец любил говорить, что гнев и страх – две стороны одной монеты, – продолжает Арджун. – И то, и другое заставляет нас поступать вопреки нашей природе.
– Или, быть может, они просто растворяют все лишнее, оставляя лишь то, чем мы на самом деле являемся. Может, в этом теперь и заключается моя природа. – Я сердито смотрю на Буна, который расставил руки, как «Витрувианский человек» Леонардо да Винчи.
– Я так себя не веду. – голос Буна низкий, но добрый. – Никогда.
Мэделин осторожно подходит ближе и замирает слева от меня.
– Себастьян. – в ее голосе звучат предостерегающие нотки. Ее клыки начинают удлиняться, без слов приказывая мне подчиниться. – Не веди себя так, mon enfant.
«Mon enfant». Дитя мое. Мэделин стала для меня почти что матерью, когда моя настоящая мать погибла десять лет назад. И все же я ее игнорирую, ведь жажда крови бежит по моим венам, требуя действовать. Мое стремление убить кого-нибудь и уничтожить что-нибудь сейчас превыше всего.
Тюль у окна, справа от Мэделин, шуршит.
– Ecoute-moi, mon petit diable. – Ее сестра, Гортензия, приказывает, говоря нараспев, точно со мной разговаривает гипнотизер или медиум, призывающий духов на спиритическом сеансе. – Nous ne sommes pas vos ennemis[44].
– Послушай ее, Бастьян, – говорит Бун, его руки тянутся к вискам. – Наши враги реальны как никогда. Если мы будем тратить время на распри, от нас ничего не останется, когда придет час решающей битвы.
Та часть меня, что все еще сохраняет здравомыслие, понимает, что Бун абсолютно прав. Однако в ответ я лишь сдавливаю его глотку сильнее, так что он уже не может разговаривать. Ошметки штукатурки, упавшие ему на голову, начинают рассыпаться, и белая пыль оседает на его ангельских локонах.
Снова мелькает чье-то быстрое движение.
– Отпусти его, – требует Джей, хватая меня за правое плечо. Каждое его слово – как кинжал в спину. – Сейчас же.
– Ты все еще полагаешь, что я испуган? – Я холодно смотрю прямо в глаза наемнику. В моем взгляде, надеюсь, он не видит ничего, кроме презрения.
Он хмурится сильнее.
Все это ложь и вранье. Все, что я сделал и сказал до этого момента, полная