Катя обняла ладонями кружку с чаем и почувствовала, как приятное тепло разливается по рукам. Взяла ароматную булку, разломила и намазала маслом, оно медленно таяло, пропитывая её.
Зимнее утро встретило яркими лучами солнца и щипучим морозом, пара лошадей бодро фыркали, звеня упряжью. Кучер, закутанный в тулуп, ждал на козлах. Катя уже привычно устроилась в карете напротив Константина Романовича.
Глава 4
– Ты много сил отдаёшь работе, – Луиза кружила вокруг рабочего стола Пьера Дюруа. – Тебе надо отдохнуть, – томно прошептала она ему на ухо.
– Нам нужно что-то новое, грандиозное! – не обращая внимания на Луизу, сказал Пьер. – Но я не понимаю, что именно.
– Мы всегда удивляем и радуем публику, не стоит так волноваться, – она коснулась его тёмных кудрей.
– Ты не понимаешь! – воскликнул Пьер, одёргивая её руку. Он вскочил и стал ходить по кабинету. – Будут важные люди, от них зависит судьба театра. Только представь, Себастьян Пети и его партнёр месье Лаврин, кажется, напишут о нас в своей газете и порекомендуют в свете. А Джузеппе Фурнье, злейший критик, восхитившись нашей игрой, станет строчить хвалебные статьи.
– Так и будет. Но, Пьер, без отдыха ты спятишь, у тебя уже начинают появляться седые волосы, – Луиза остановила распалённого Пьера и прильнула к его губам.
– Некогда! Нужно начинать репетицию, – рявкнул он, оттолкнув её, и вышел из кабинета.
Проходя мимо комнат актёров по узкому тёмному коридору, Пьер чувствовал запах алкоголя.
– Все на сцену. Живо! – закричал он в ярости и, пнув первую дверь, поспешил к сцене. Чем ближе, тем яснее ощущал он её невероятную магическую силу. Не исчезающую, даже когда она была темна и пуста. Сцена всегда для него была местом силы. Влияла на всё его существование. Пьера не страшила и бродячая жизнь актёров, но, приобретя в начале осени этот театр, его дитя, его любовь, он стал абсолютно счастливым человеком. И он сделает всё, чтобы театр вознёсся над всеми прочими и занял подобающее ему место. Засиял в зените славы.
Пьер поднялся в закулисье, похожее на блошиный рынок и цыганский табор разом. Повсюду был распихан реквизит, грудами валялись платья, костюмы, нечёсаные парики. Осатанев, он готов был разорвать напополам первого, кто покажется на глаза. Он хватал всё, что попадалось под руку, раскидывал в разные стороны.
– Пьер, что стряслось? – подбежала к нему испуганная Луиза.
– Что это?! – оглядел он собравшихся актёров. – Отвечайте, что это?! Вот ты, Пенелопа, или ты, Жанет, – вы же все женщины, вам нравится быть среди всего этого бардака? Или ты, Констан, тебе нравится после каждой похмельной ночи спотыкаться об это? – он обвёл руками кучи хлама. – А ты, Жульен, такой брезгливый, оденешь потом это на себя?! Ну что же ты, Анри? Ты старше их втрое, я надеялся на тебя! Театр – это храм искусства, а вы гадите в храме!
– Мы сегодня всё уберём, – только Луиза осмелилась ответить.
– Сегодня?! Костюмерная готова была ещё три дня назад. А ты говоришь