всю стену. А в огне открылась подозрительно знакомая ему пустая улица, раздираемая тусклым светом фонарей, и что-то неведомое и очень сильное потянуло Джеймса Веммера туда, где, пробуждая ото сна тихий мир, бушевала по вечной жизни гроза. И он рванулся в огонь, и словно сквозь портал попал туда, на эту самую улицу, пустынную и полутемную – это был довольно странный мир; фонари один за другим погасали за спиной, и де Эйр, сам не зная зачем, побежал вперед, туда, где по удаляющемуся пространству беспощадно била непрекращающаяся гроза. Он не осознавал своих действий и не знал, куда и зачем бежит, но он, подчиняясь воле неестественных сил судьбы, бежал, как казалось де Эйру, именно от нее. Будто б кто-то хотел освободить его из цепей Белапктриссы… Это был его неосознанный бунт против слепой веры.
