Странно, но все эльфы обожают вязание, несмотря на свои безалаберность и неспособность счет применять. Цвет они понимают по-своему. Уолласу любопытно увидеть мир их глазами, только не хотелось бы в таком жить. Похоже, бытие светлых состоит из унылых серо-бурых тонов, в которые краски смешались. Вяжут все больше из грубой шерсти местных овец, пасущихся на мху и чахлой траве, с серьезными лицами выплетая шишки, косицы и полосы. Иногда даже на рисунки замахиваются. Луну, звезды, облака с солнцем, растопыренные снежинки, желуди или танцующих сородичей могут изобразить. В мире без женщин бабьи дела получают мужскую сноровку.
Заглянув в трактир со двора, Уоллас видит, как бродяги располагают рукоделие рядом с посудой. Курят, треплются, пьют и деловито стучат деревянными спицами, непременно бахвалясь получившимися частями одежд. Один раз обслуга не углядела, и хмельной светлый смеха ради распустил завершенный рукав у фуфайки другого. Вспыхнувшая потасовка кончилась смертоубийством, Им кликнул Уолласа со двора. Уоллас вместе с кухонными отморозками скрутил сыплющего проклятиями убийцу и передал подоспевшим дозорным. Больше в «У Тохто» примечательного не происходило, разве что мелкие, обычно бескровные стычки, заканчивающиеся шумными пьяными примирениями.
Быт наладился и поволок его, как попавшее в стремнину бревно. Мысли заполнились ежедневными хлопотами да простыми заботами: как заработать больше еды и утеплить к зиме свою лежку. Перебираться в сарай к хмырям Уолласу не хотелось.
На хья теплая одежда с чужого плеча: потрепанная куртка, штаны, от колен до щиколоток теплые шерстяные обмотки, а ниже покрытые грязью стоптанные башмаки. Парень все так же тяжело опирается на костыль. Он останавливается посреди двора, осматривает хозяйство Тохто так, словно в первый раз его видит. Растения подле трактира порыжели, прибились к земле, обнажив щель между домом и почвой. После дождей там стоит лужа непросохшей воды, и в излюбленном месте хья не сныкаться.
Кроме хья, на дворе никого нет. Уолласа эльф не замечает, – тот скорчился за крыльцом в ожидании указаний. Постояв, калека плетется к дальней заготовке с дровами. Там тяжело оседает на землю. Спрятав лицо в грязных ладонях, хья начинает мелко трястись. Обострившийся слух Уолласа разбирает сдавленные, почти беззвучные рыдания, похожие на хрипы зашибленной твари.
Уоллас обнаруживает себя прущим в сторону хья. Поравнявшись, он плюхается рядом на задницу и долго слушает, как светлый безуспешно давится плачем. Надо же, тот ошметки гордости сохранил: даже перед выродком не хочет являть слабину. Успокоившись, Хья утирает рукавом мокрые щеки. У эльфа почти человеческая рука, только очень сухая, костистая, грязная, с остриженными под корень когтями.
Пытаясь привлечь к себе внимание, Уоллас прочищает горло. Хья смотрит перед собой в никуда. В прозрачных глазах