А потом он поставил меня на ноги и сказал, что я могу ходить везде.
Я и хотела ходить везде, но каждый раз падала. Перед каждой комнатой шлепалась на коленки и вползала в нее. Потом поднималась и ходила до окна и обратно и иногда наискосок.
Чтобы выйти, снова падала на коленки. Мама не видела этого чуда. Она громко разговаривала с кем-то в подъезде. Эхо летело через пролеты с первого на шестой этаж. Я слышала, дверь была открыта счастью.
А папа видел и спросил:
– Зачем ты падаешь?
Не помню, чтобы ответила ему. Вряд ли знала. Зато помню, как папа засмеялся и хотел насмешить маму, но она еще не успела подняться к нам, под облака.
Тогда он сказал:
– Тебе больше нечего бояться. Здесь нет порогов.
И я посмотрела на пол. Точно! Между комнатами больше не было этих невидимых детскому глазу возвышенностей! Этих эверестов, дважды выкорчевавших мне ногти из правого большого пальца. Теперь у меня не было препятствий, чтобы входить в любые двери. Мне больше не нужно было падать, не нужно бояться, а потом плакать и забывать, а потом снова падать!
Вот почему когда папа ушел, я начала спотыкаться на ровном месте. И именно тогда ногти на ногах стали чернеть сами собой.
И мама к тому же умерла.
Руби открывает шкаф. Для меня там есть полка и ряд вешалок. В углу, обтянутые пластиком, чьи-то вещи.
– Questa e ' la tua stanza, – поясняет Руби. – Maksimiliano no, Fabio si6, – и она стучит по стенке.
– Максимильано тут? – спрашиваю я и тычу пальцем на пол.
– No, Maksimiliano arriverà stasera. Parla un inglese perfetto7.
– Я тоже инглезе, – пытаюсь радоваться я.
– Va bene, – отвечает Руби, – tuo… opuscolo, vocabolario8.
А, она уже знает про волшебные распечатки, три листа итальянских фраз с транскрипциями и переводами. Их Лёля распечатала, а Ирина выдала нам с Димкой в аэропорту.
«Скажете Катиной тете спасибо, – заявила Ирина, – она выбрала шрифт покрупнее, чтобы глаза не уставали, и сделала двусторонними, чтобы деревце спасти».
Я прям здорово про себя посмеялась в их буквенное лицо. Как, ну как можно ограничиться тридцатью предложениями, особенно в незнакомой семье? Димка наоборот ваукнул и стал перебирать листы туда-сюда-обратно в поисках, наверное, сокращенного варианта.
– Никогда это не запомню, – выдал он мне, прочитав по транскрипции числа от одного до десяти.
– А у меня вот что есть, – и я достала из рюкзака краешек своего разговорника. – Сто тридцать страниц, – пояснила я.
– Ты подготовленная, – вздохнул Димка.
Тертая, хотела ответить я, но промолчала ради димкиного спокойствия. Приятно думать, что кто-то признал твою продуманность и считает это плюсом. Разговорник я никому больше не покажу, с ним я как с личным переводчиком. Хоть что-то должно пойти иначе в этот раз. Нет, в этот раз все должно быть по-другому.
– Это мое protestari, –