– С днем рождения меня, мертвые собаки! И простите за равнодушие.
День отъезда и аэропорта, который меня знает
Дежавю.
Какое красивое слово.
И каким красивым стал аэропорт!
Почему все стремятся отсюда поскорее сбежать? Эй аэропорт! Я бы осталась и слушала твои звуки ночи напролет. И согревала бы твои холодные стулья. Летом я становлюсь теплее, а значит с меня не убудет. Ну, побежала искать знакомые закоулки.
Привет! И аривидерчи!
Аэропорт громыхнул рейсом из Белграда. Поздоровались, значит. Все здесь узнаю, и в то же время – что-то не на своем месте. Чувство как первого января: вроде все так же, но новый год словно покрывает знакомое серебристой гелевой ручкой. Ищу таксофон, он был перед эскалатором напротив дьюти фри. Хочу проверить кое-что. У меня припасена карточка, а номер домашнего телефона могу даже во сне продиктовать. Только бы она подняла.
Трубка черная и холодная, металлические кнопки цокают при нажатии, несколько секунд я слушаю тишину. Лёля не верит в такие штуки, а я на них только и «вешу». Бывает, зацеплюсь как за канат в спортзале, и не отпускаю, пока кто-нибудь меня не стащит. Эдик называет это расстройством, но не уточняет каким.
«Катюха, ты расстроена немного, вот и все», – говорит он.
Но я знаю, что не все, и это эдиково «вот» – самое важное, о чем он недоговаривает. Баба Маша даже разрешила сводить меня к «звездочету». Им оказался слишком худой мужчина в квартире на девятом этаже. Он встретил нас гудящей стиралкой и чашкой чая, из которой нам с Эдиком было предложено отпить.
Я спросила у звездочета, могу ли я и дальше цепляться за свой канат. На что он ответил, что цепляться надо за себя, иначе все равно упадешь. Он показал мне два дыхательных упражнения, распечатал на принтере листок с моими счастливыми годами и пожелал иметь столько детей, сколько захочу (хоть я этим и не интересовалась). К тому времени, как его белье было постирано, мы закончили выяснять, ждет ли меня блестящее будущее. Эдик оставил в прихожей десятку и в ближайшем магазине купил мне плитку киндер шоколада.
– Мы с тобой еще огого, – сказал он мне по дороге домой.
Больше с каната меня никто не стягивает, я вешу на нем сколько хочу и даже вниз головой. Вот и сейчас – этот звонок, как ниточка, которая держит меня на сантиметр ближе к небу.
Гудок. Еще один. Еще. И еще. И тут…
ЦОК.
Тут как назло на трех языках объявили про тот самый, из Белграда. Я уронила трубку и закрыла уши. А когда снова приложила ее к уху, в ней было тихо: ни гудков, ни голосов.
Я почти не дышала, но на том конце точно должно быть слышно, что здесь кто-то есть.
– А-ло, ма-ма, – слогами прошептала я.
А там снова цок. И короткие гудки.
Я буськнула их через провода, повесила трубку и пошла выпрашивать шоколадку.
Дело в том, что звездочет сказал