Я стояла в шоке. Мимо нас проходили жители деревни, они смотрели с недоумением на Надю. Очень было стыдно, но видно было её состояние, она не могла уже терпеть это послушание. Я не решилась остановить её гнев. Через несколько дней Надю забрали в монастырь, а спустя ещё несколько месяцев она уехала домой.
Сестринские службы проходили у нас в доме, в небольшой комнате с полукруглой стеной, как в алтаре. Из монастыря привезли старые чёрные стасидии, которые помогали нам находиться в них в полусидящем положении. Это облегчало долгую службу. Петь и читать на клиросе должны были все.
Я, как новоначальная, не совсем правильно умела читать на церковнославянском языке. Однажды я читала третий час, а сзади стояла мать Елисавета и постоянно меня поправляла, останавливая чтение. Когда я закончила чтение, мать Сергия раздражённо мне сказала:
– Ты что всё время делаешь ошибки? Читать не умеешь?
Я извинилась перед ней и ответила:
– Я никогда не читала третий час – это в первый раз.
Но постепенно читать становилось легче. Петь мне тоже нравилось.
Нам приходилось тяжело работать. В скиту не было воды, поэтому из монастыря приезжал Уазик, и две сестры ехали на источник. Для набора воды использовали вёдра, которые носили через мостик к машине и заливали в 50-литровые баки. Затем машина подъезжала к дому, и мы вдвоём заносили бак за баком. Для молодых девчонок это было нелегко.
Однажды привезли полный уазик комбикорма. На коровнике была я одна, и разгружать было некому. Хотя рядом были рабочие, которые ремонтировали коровник, но без благословения нельзя было просить их о помощи – это расценивалось бы как самоуправство. Поэтому я взяла тележку и сама перегрузила и перевезла на место все 30 мешков. Конечно, тогда у меня ещё были силы на такую работу.
Сама по себе мать Арсения была мягким человеком, но из-за благословения игуменьи в отношении меня она была резка и требовательна. У меня было двойственное отношение к скиту: уехать и не нести такую тяжёлую нагрузку и требовательность с придирчивостью начальницы или вернуться в монастырь и каждый день ходить на изматывающую канавку (крестный ход по названию Дивеевского монастыря) при любой погоде, а потом до часу ночи мыть посуду. Канавка даже не так напрягала, но больше изматывало послушание до ночи. Выбор всегда падал на тяжесть скита.
Бунт против устава в монастыре на одном из занятий устроила мать Силуана. Когда матушка подняла её для всеобщего обличения, она не выдержала и высказала всё, что думала и переживала:
– Я не могу больше ходить на канавку каждый день после службы. Не могу после канавки идти на чин прощения, а потом до ночи мыть эту нескончаемую посуду. Не могу, меня уже трясёт от всего этого.
Сёстры понимали её, но молчали.