Она проснулась от того, что в дверь нежно постучали. Да, про завтрак она забывала редко, будучи человеком организованным и ответственным, Пришлось немедленно выскочить из кровати, пшикнуть в рот освежителя, провести щеткой по волосам и накинуть полупрозрачный шелковый пеньюар нежно-персикового цвета, подчеркивающий молодежный цвет ее лица.
Вошел молодой человек приятной наружности с очень хорошо отработанными манерами и поставил поднос, содержащий легкий и полезный завтрак, на стол. После чего он наконец-то поднял глаза, довольно растерянно глядя на то, как она подписывает счет, приплюсовывая в него чаевые (мелочь кончилась), таким взглядом, словно она была неодушевленным предметом.
Dites, s’il vous plaît, si je peux vous être utile, Madame, je suis toujours à votre service, – произнес он явно дежурную фразу, почему-то, однако, слегка покраснев (видимо, наконец-то, одушевил).
«Нет, полезен он быть никак не мог. Более того, он был явно непригоден для этой цели. Кроме того, неравенство наше было столь очевидным, что я даже не решаюсь заглянуть в ту социальную пропасть, в которой он находится, а жаль, было бы очень кстати, ибо вот уже пять месяцев, как я не чувствовала захватывающе-упоительного ощущения входящего в меня мужчины,» – так, на удивление самой себе, думала она, медленно пережевывая свой завтрак в превосходном минисьюте гостиницы «Montreux Palace».
Увы, все холеные богатые мужи, с которыми ей посчастливилось познакомиться последнее время, уже сумели устать от жизни и избавиться от собственных жен, а посему искали чего-нибудь новенького. Неких неизведанных ощущений. Из-за этих обстоятельств, уже буквально на третьем свидании, они начинали путать ее со своими товарищами, психиатрами или кюре, и поведывать ей самые что ни на есть сокровенные мечтания, а именно, что их желания ее желаниям идентичны – им тоже очень хочется познать однополый секс, хотя иначе, чем ей, причём, объясняя бесстыдно, во всех подробностях, как именно им этого хочется. И даже не стоит думать, что она, бедняжка, по неразборчивости своей нарывалась на одних гомосексуалистов – эти еще вчера были любовники, что надо. А сегодня они уже нежно и поэтично воспевали того мужчину, который, войдя в них, останется в их мечтах. Она же оставалась, после их рассказов, хоть и мокрой, но явно третьей лишней, поэтому сейчас, сидя в своем супер соблазнительном, но никого не интересующем, пеньюаре, после ухода очередного потенциального самца, все больнее переживала она свое одиночество.
«Вот что значит « не в деньгах счастье», – сделала она не слишком утешительный для себя вывод, – « зато, помнится в бытность мою homo sovietikus, было все несколько иначе. Интуристовский ресторан, захлебывающийся от шума и света, буржуинские иностранные людишки, разношерстные толпы, в которые пытались тайно затесаться недоделанные мои соотечественники, не имеющие доступа к праздничным столам. Многостаночницы индивидуального интернационально-сексуального труда, видевшие мое лицо там не впервые, приветствовали меня дружелюбно и беззлобно. Сказывалось отсутствие общности интересов и, соответственно, конкуренции. Им больше подходили лысоватые и толстоватые «спонсоры» с опухшими кошельками, в то время, как я обычно предпочитала нежных белокурых и голубоглазых (в скобках замечу, молодых и, как правило, бедных) норжических бестий стиля «Гитлер югенд». Ну, и, естественно отношения у нас складывались на некоммерческой основе».
Солнце упорно пыталось прорваться сквозь плотные гардины, но она не пускала его, в этом царственном полумраке так хорошо мечталось:" Милая моему сердцу, нежная, тихая, ненавязчивая дорогая аристократическая простота. Как же я мечтала о тебе, сжавшись в тесной ванне вонючей трущобы, в отдельных странах именуемой отдельной трехкомнатной квартирой. Как хотелось мне все это увидеть, потрогать, ощутить, слиться с этим хоть разочек, хоть на какой-то миг! Но я понимала, что мечты эти нереальны, да и кто выберется просто так из этой огромной клетки, обтянутой колючими прутьями, окруженной особачившимися пограничниками и их четвероногими напарниками. Нет, этого быть не могло, и я гнала от себя прочь все эти прекрасные видения как шизофренический бред…
А теперь я выглядываю в окно. За окном тихо и весенне. Поют какие-то крылатые, величаво стоят белые строения с колоннами и балконами, окруженные очень причесанной зеленью, а дальше бирюзово манит Женевское озеро, отражая в себе суровые седоглавые Альпы. Над озером кружат чайки, возмущенно мяукая, ну чем не благодать, а из окна дорогого отелея смотрит уже не я, Ленка Иванова, моя первая ипостать, а совсем другой человек, благородная и богатая Элена фон Штольц, мое швейцарское воплощение».
Так думала она, начиная этот яркий и прекрасный день, в одной из лучших гостиниц одной из лучших стран мира, чувствуя, даже несмотря на эти обстоятельства, своё одиночество и ненужность.
Фамилию она, естественно, унаследовала от мужа, её единственной ошибки в выборе, подвела генетика. Эта скотина тоже была белокурой и голубоглазой, но все в нем, даже фамилия, данная словно в издёвку, потому что переводилась «тот, кем можно гордиться», хотя гордиться было как раз и нечем, указывали на его тяжелое прошлое. Он был вор в душе, хотя поведение его и не указывало