Марина влюбилась в этот город. С высоты она наслаждалась созерцанием красивых улиц прямо у подножия башни, оживляемых людским и автомобильным потоками, улиц таких живых и активных. Город жил, город дышал, город пульсировал энергией.
Однако не наблюдалось никаких следов того бескрайнего водного пространства, которое привиделось Марине с самолета. Только знакомые линии холмов свидетельствовали о том, что это то же самое место. Она это точно знала. Вон они, те два холма, выделявшиеся среди прочих своим стремлением ввысь. Широкая вершина левой горы своими выпуклостями напоминала очертания спящей женщины. Припорошенная снегом, она растворялась в дымке, и смягченные таким образом линии придавали особую нежность ее силуэту, наполняя его незримым дыханием. Чуть поодаль горный великан вонзал свой снежный надломанный пик в небеса.
Марина внимательно изучала далекие очертания этих двух знаменитых вулканов, стоявших на страже мексиканской столицы, и невольно поддавалась их магии. Она выхватывала из дымки и рассматривала каждую пядь этих заснеженных силуэтов. Они становились все ближе и ближе, словно наступая на город и покоряя его территорию. Внезапно невидимая рука будто сдернула полупрозрачный белый покров с обоих вулканов. Томина обомлела.
На плоской вершине небольшого холма лежала бездыханная девушка в светлой тунике. Ее волнистые черные волосы рассыпались по каменистой почве. Руки безжизненно стекали с неудобного жесткого ложа. Красивая высокая грудь застыла, не имея сил вырвать дыхание из тисков смерти. Чуть согнутые колени безвольно покоились на камнях. Глубокая скорбь сквозила в коленопреклоненной фигуре юноши, сидящего возле мертвой девушки. Скорбь излучал печальный взгляд, который он не сводил с лица своей бездыханной подруги. Скорбно подрагивало чуть поникшее оперение его роскошного головного убора. Скорбь выражали сбившаяся набедренная повязка и небрежно накинутый на одно плечо плащ. Скорбно мерцал факел в руке юноши. Огонь тускло освещал эту грустную картину и черной струей неизбывной тоски утекал в небеса, где превращался в серую дымку.
Видение исчезло. Секунду ничего видно. Но угадывается неясный нарастающий шум, он постепенно превращается в гул оживленного города.
Неожиданно я оказываюсь незримым гостем в небольшом зале, стены которого отличаются яркими красками причудливых фресок. На живописном плетеном коврике сидит в позе лотоса пожилой индеец. На одном плече его застегнут легкий цветастый плащ, прикрывающий нагое тело в набедренной повязке. Морщинистую смуглую шею скрывает сложное многоступенчатое ожерелье из металлических пластин. Голову украшает высокий убор из перьев. Его одеяния выдают его статус тлатоани-вождя.
– Дочь моя, сейчас я не в силах исполнить твое желание. Сейчас не время, – увещевал индеец склонившуюся перед ним в поклоне уважения девушку в яркой тунике и с копной черных вьющихся