– Да была там одна девочка… – Торвард сын Торбранда имел способность находить себе «одну девочку» где угодно. – Хорошенькая такая. Дочь местного одного… Но она вбила себе в голову, что выйдет замуж только за конунга, а я никак не мог ей ответить, когда стану… Ничего себе совпадение! Если бы знать… – Он осекся. – Ну, хочешь вместо Торы? – Торвард шутливо обнял Сэлу, но она видела, что он думает не о любви и не о дочке рыбака Хумре, которую его мать, кюна Хёрдис, посчитала неподходящей подругой для него теперь, когда он сделался конунгом.
В ответ Сэла только покачала головой. Несмотря на свое скромное происхождение, она была существом гордым и независимым, и ей не хотелось стать одной из вереницы Торвардовых подруг, которых через некоторое время снабжали приданым и выдавали замуж.
– Теперь тебе нужна настоящая невеста, – заметила она. – Еще какая-нибудь дочь конунга.
– Да, – отозвался Торвард, но думал вовсе не о девушках.
По привычке он еще пытался шутить и вести себя как обычно, чтобы дружина не видела, как плохо вождю, но по мере того как он осознавал произошедшее, в груди нарастала боль, от которой перехватывало дыхание. В мыслях теснили друг друга два образа: отец и Хельги ярл. Отца он любил и почитал, даже не задумываясь о том времени, когда сам займет его место. Они различались между собой, как бурное пламя и тихий, холодный, но глубокий ручей; Торвард со всеми своими мыслями, чувствами, порывами и побуждениями всегда был на виду, а о мыслях и чувствах его отца не знал и не догадывался ни один человек, не исключая и проницательной кюны Хёрдис. Но Торбранд конунг, будучи человеком очень умным, никогда не пытался обламывать буйный нрав сына и переделывать его по себе: он знал, что в Торварде кипит та же неукротимая сила, что направляла по жизни его мать, и самое лучшее – дать этой силе изливаться беспрепятственно. Торбранд конунг никогда не ограничивал свободы сына искать себе славы в Морском Пути и на островах, спокойно принимал его частые, пылкие и в основном краткосрочные увлечения девушками, охотно уступал наследнику наиболее утомительные обязанности – вроде сбора дани или охоты на «морских конунгов», тревоживших берега. И они жили душа в душу; не будучи властолюбив, Торвард не стремился к престолу конунга, повелевал своей ближней дружиной, которую набирал с четырнадцати лет, а с шестнадцати уже полностью содержал сам, и в свою очередь был предан отцу, ум и опыт которого высоко ценил.
Привыкнув считать отца непобедимым, Торвард сейчас испытывал такое же потрясение, как если бы Мировая Змея, в нарушение всех пророчеств, взяла бы да и сожрала Тора прямо сейчас. Внезапная потеря оглушила его, и сейчас ему казалось, что он непрерывно падает в какую-то гулкую, белую пропасть, в которой нет даже воздуха. Новое положение, новые обязанности и новая ответственность придавили его, весь мир зашатался, так что даже доски палубы под ногами стали казаться какой-то очень ненадежной опорой.
И