Подагра невыносимо мучила, не было сустава в организме этого человека, который бы не возопил о боли. «Нарушен, совершенно нарушен у меня обмен веществ… и сосуды… Да, укатали Сивку-бурку крутые горки», – подумал граф в сотый раз, тяжело опустившись в кресло и положив палку-трость к себе на колени. Прикреплённый к палке шнурок он предусмотрительно надел на запястье руки: если палка упадёт, а его «прихватит за спину», из подвала ему выбраться будет сложновато. Он ослабил узел платка, расстегнул верхние две пуговицы фуфайки. Это фуфайку ему связала жена, ушедшая из жизни уже давно, в одна тысяча семьсот двадцать восьмом. Лаборатория, да ещё башенка с часами на крыше, где была устроена им небольшая обсерватория, были самыми дорогими сердцу местами в доме. Да ещё библиотека. Была жена, была библиотека, была, была… Слово «было» всё чаще приходило на ум, взбалтывая в уставшей голове и одинокой душе бестолковую мыслемешалку из обрывков воспоминаний.
Да, он всю жизнь любил уединение, и ему всегда было его недостаточно. Но одиночество – это совсем другое дело. Ему шестьдесят пять. Когда-то (да ведь буквально пять лет назад ещё!) голова его была светла, трудолюбие, прилежание и организованность – бесконечными и интуиция – отменной. Острый ум и чуткая, спокойная душа могли улавливать гармонию миллионов энергетических вибраций вокруг. Это привлекало в нём его наставника, друга и благодетеля Петра Великого, бок о бок с которым Яков прожил всю жизнь императора: с потешного войска до самой его смерти в одна тысяча семьсот двадцать пятом году. Или другой великий, великий по-другому… Почему гениальный Исаак Ньютон был так искренен и благожелателен с ним? Почему открывал Якову такие самые секретные свои, оккультные, сокровенные мысли о мире, об алхимии, мистицизме. Он ведь не открыл их более никому и учеников не имел. И что люди знают о Ньютоне? Да, открыл главнейшие законы в механике, математике, оптике… Но это лишь в проявленном, реальном внешнем мире. А сколько он сделал в мире невидимом! И сколько не успел! И он, граф Брюс, сколько не успел, не смог! Он, фельдмаршал, шотландец (как и Ньютон) по крови, отдал полюбившейся России, «трудам державства и войны» всю жизнь! А любимой науке, кабинетной тишине среди книг, аккуратной лабораторной работе, этому своему главному увлечению – алхимии, созерцанию звёздного неба в телескоп, всегда оставались крохи времени. Он был вынужден красть их у сна. Он завидовал Ньютону, другим европейским ученым. Да, Исаак возглавил Монетный двор Англии, и он, Яков, возглавил Монетный двор в России, но для Ньютона это была «единственная дельная забота», а для него – одно из множества дел и поручений царя. Самый счастливый и свободный для науки год – год его пребывания в Англии во время Великого посольства. Как много он дал, этот год! И как потом много пришлось