Петрович усмехнулся:
– Видимо, рано мы весну почуяли!.. Вон как завывает! Давайте я вам в пиво водочки чуть-чуть подолью? Всё посогреетесь немного, а?
– Да не будем мы твою водку! – с раздражением отмахнулся от него Кирилл.
Он потрогал свою мокрую одежду и, расстроившись ещё сильней, обиженно пробормотал:
– Я вообще больше пить не буду.
– А я буду, – неожиданно весело сказал Алик, – наливай, отец, свою водку!..
Когда он подвинул к Петровичу свой стаканчик, Артём поймал его взгляд. Это было ужасно. Здесь всё смешалось в невыносимую, неудобоваримую и отталкивающую кашу: и чернющая тоска, и жгучая боль, и злоба, и жажда чего-то, и какая-то мольба, и обличение, острый немой укор, и просто обыкновенная жалость. И всё это обращалось к нему, к Артёму. Оно, как голодный вампир, уцепилось, присосалось, так что невозможно было отвернуться, отряхнуться, выбросить всё к черту, в преисподнюю, и забыть. Поэтому Артёму пришлось молча проглотить это. Он проглотил и, казалось, опьянел ещё больше.
Алик спросил:
– Ты будешь ёрш? Давай согреемся. Одежда теперь не скоро высохнет.
– Буду, – послушно согласился Артём.
Алик придвинул к Петровичу второй стаканчик и предупредил:
– Только немножко.
– Да я пять капель…
– Знаю я ваши пять капель!.. Вам и сто грамм, как пять капель. Немножко – это совсем чуть-чуть. Понял?
– Понял, – обиделся Петрович и налил в один стакан где-то четверть, а в другой немного не доходя до этого.
– Ну сказал же – немножко! – рассердился Алик.
– Да я и налил пять капель…
– Ладно, хрен с тобой… Кирилл, давай сюда пиво!..
Кирилл отдал баклажку, и Алик налил пиво в стаканы до краёв.
– Гадость, блин… – понюхав, сморщился он.
– А вы, нате вот, закусите, – предложил Петрович свою еду. – И подождите меня, я себе тоже налью.
– Ну а как же ты себе не нальёшь? Ждём.
Петрович налил себе и с чувством возгласил:
– За вас, ребята! За молодёжь!..
Все, кроме Кирилла, дружно выпили.
– Не отравлюсь? – спросил Алик, схватив кусок хлеба с ветчиной.
– Нет. Хорошая. Берите, берите, ешьте, – засуетился Петрович, неуклюжими грязными пальцами очищая яйцо.
Артём очень проголодался и не раз пожалел о том, что не поел дома. Мог бы на худой конец и в магазине купить что-нибудь, хотя бы в Брехаловке той же самой. А теперь, после «ерша», засосало так, что стало не до принципов и выпендривания. Очень хотелось жрать.
Принципы заключались в Великом посте, до конца которого оставалась ещё целая Страстная неделя, а посты Артём никогда не нарушал. Он скорее желал бы умереть с голоду, чем съесть скоромное. Да и в выпендривании ничего плохого не было. Просто правильное воспитание: в приёме пищи должны быть, во-первых, гигиена, а во-вторых, эстетика. В Петровичевой снеди ни того,