– Да, вот тебе бабушка, и жогорку кенеш, – пытался острить Соколов, запоминая название киргизского парламента. Думать надо было нагло и, по возможности, быстро.
В первую ночь этого недолгого, но эпохального сотрудничества президент-физик, наконец, понял, кто он есть и каким должен быть в глазах собственного народа. Нельзя сказать, что он был в восторге. Образ, вылепленный Соколовым, был лаконичным, как степь.
– Ты понимаешь, кто ты? – спрашивал он у слегка придавленного от напора клиента.
– Догадываюсь, – пытался сохранить лицо главный киргиз.
– Ты – голожопый пацан, который сидит в юрте на Иссык-Куле, пьет из пиалы чай с молоком и думает о судьбе своей родины. Понимаешь, го-ло-жо-пый!
– Да я вроде и не совсем этот. Го-ло-жо-пый, – пытался оппонировать президент, вспоминая, что золотая жила прошла и не совсем мимо него. Потом он еще раз попробовал произнести это слово: голожопый. И в конце концов ему даже понравилось. Он вспомнил разом и любимого писателя Чингиза Айтматова, и апрельскую степь, и кумыс, и удивился тому, как этот странный человек из Москвы так быстро уловил его нутряную сущность.
– Анатолий, – обратился Соколов к коллеге. – Ты отвечаешь за «голожопость», а я беру на себя вербовочные подходы к премьеру и к этим из кенеша.
Про «вербовочные подходы», конечно, было уже лишним. Клиент полностью проникся доверием, и даже если бы Соколов сказал, что собирается установить с кем-то вербальный контакт, поговорить по душам, поездить по ушам или даже эти уши отрезать, для президента все это было уже неважно. Но и Соколову уже сложно было притормозить и опустить поднятую на недосягаемую прежде высоту планку профессионализма.
Наутро был найден хороший оператор. Эдик Кашин, внук ленинградского фотографа, который осел во Фрунзе после эвакуации, воспринимал Киргизию весьма поэтически и тоже любил Чингиза Айтматова. Выбрали натуру. Сначала президенту было предложено оседлать киргизскую лошадь и немного поскакать. Лошадь в целом согласилась, признав в наезднике своего. Всадник тоже взбодрился и почти ничего не отбил и не натер. Потом вместе со стариками, хозяевами юрты, президент пил чай и с аппетитом ел занзы – булочки, испеченные на сковороде. Ну и в конце съемочного дня, на фоне степи, он обратился к премьеру с предложением уйти в отставку. Сказал, что киргизы в этот нелегкий час должны быть такими же стойкими, как киргизские лошади.
– Знаешь, Сергей, – обратился он к Соколову по окончании съемок, – почему киргизская лошадь такая стойкая? Она ведь тебенюет.
– Чего-чего? – не понял автор концепции «голожопости».
– Ну, тебенюет, зимой, значит, сама корм из-под снега копытами раскапывает.
– Народ у тебя тебенюет, – срезал Соколов. И подумал, что резок излишне. А президент подумал, что слишком вошел в роль. Оператор Эдик грустно