Когда я возвращался назад, уже смеркалось. Вода в реке казалась черной, и на спокойной поверхности ее отражались пламя костра и мигающие на небе звезды. Около огня сидели стрелки; один что-то рассказывал, другие смеялись.
– Ужинать! – крикнул артельщик.
Смех и шутки сразу прекратились.
После чая я сел у огня и стал записывать в дневнике свои наблюдения. Дерcу разбирал свою котомку и поправлял костер.
– Мало-мало холодно, – сказал он, пожимая плечами.
– Иди спать в фанзу! – посоветовал я ему.
– Не хочу, – ответил он, – моя всегда так спи.
Затем он натыкал позади себя несколько ивовых прутьев и обтянул их полотнищем палатки, потом постлал на землю козью шкуру, сел на нее и, накинув себе на плечи кожаную куртку, закурил трубку. Через несколько минут я услышал легкий храп. Он спал. Голова его свесилась на грудь, руки опустились, погасшая трубка выпала изо рта и лежала на коленях… «И так всю жизнь, – подумал я. – Каким тяжелым трудом, ценой каких лишений добывал себе этот человек средства к жизни!»
В стороне глухо шумела река; где-то за деревней лаяла собака; в одной из дальних фанз плакал ребенок. Я завернулся в бурку, лег спиной к костру и сладко уснул.
На другой день чуть свет мы все были уже на ногах. Ночью наши лошади, не найдя корма на корейских пашнях, ушли к горам на отаву. Пока их разыскивали, артельщик приготовил чай и сварил кашу. Когда стрелки вернулись с конями, я успел закончить свои работы. В восемь часов утра мы выступили в путь.
Чем дальше, тем долина все более и более принимала характер луговой. По всем признакам видно было, что горы кончаются. Они отодвинулись куда-то далеко в сторону, и на место их выступили широкие и пологие увалы, покрытые кустарниковой порослью. Дуб и липа дровяного характера с отмерзшими вершинами растут здесь кое-где группами и в одиночку. Около самой реки – частые насаждения ивы, ольхи и черемухи.
Наша тропа стала принимать влево, в горы, и увела нас от реки километра на четыре. В этот день мы немного не дошли до деревни Ляличи и заночевали в шести километрах от нее на берегу маленького и извилистого ручейка.
Вечером я сидел с Дерcу у костра и беседовал с ним о дальнейшем маршруте по реке Лефу. Мне очень хотелось взглянуть на озеро Ханка, воспетое Пржевальским. Гольд говорил, что далее пойдут обширные болота и бездорожье, и советовал плыть на лодке, а лошадей и часть команды оставить в Ляличах. Совет его был вполне благоразумный. Я последовал ему и только изменил местопребывание команды.
На другое утро я взял с собой только Олентьева и стрелка Марченко, а остальных отправил в село Черниговку с приказанием дожидаться там моего возвращения. При содействии старосты нам очень скоро удалось заполучить довольно сносную плоскодонку. За нее мы уплатили двенадцать рублей