Раскаяние. Вот что им движет. Именно это и привело его к скальперам. Желание пострадать за свои грехи…
И она любит его – этого немого странника! Нельзя видеть так много, как видит она, и не чувствовать любви. Она любит его так, как надо любить человека с таким трагическим прошлым. Она знает это, как знает мужчину любовница или жена.
Она знает, что он проклят.
Он брыкается в грязи ручья, пристально смотрит невидящими глазами. Он молча, по-рыбьи, открывает рот, и она замечает еще одну стрелу, вонзившуюся ему в горло. У него вырывается тихий крик, какой можно было бы ожидать от умирающего ребенка или собаки.
– Тссс… – бормочет она горящими губами, не переставая плакать. – Рай, – лжет она. – Рай ждет тебя…
Но на них упала тень, еще более темный мрак. Капитан – Мимара знает это еще до того, как видит его. Даже когда она поворачивает лицо вверх, Око Судии закрывается, но она все еще видит закатившиеся, угольно-оранжевые глаза, злобно глядящие с обугленного лица…
Лорд Косотер поднимает сапог и ударяет по стреле сверху вниз. Дерево лопается в плоти. Тело Сутадры дергается, трепещет, как нить на ветру.
– Ты сгниешь там, где упал, – говорит капитан со странной и угрожающей решимостью.
Мимара не может дышать. В уходе кианца есть какая-то мягкость, ощущение огня, переходящего в пыльную золу. Она поднимает онемевшие пальцы, чтобы стереть отпечаток ботинка с носа и бороды мертвеца, но не может заставить себя прикоснуться к его посеревшей коже.
– Слабость! – кричит капитан на остальных. – Каменные Ведьмы ударили, потому что почуяли нашу слабость! Не надо больше! Хватит валяться в грязи! Больше никаких бабских сожалений! Это Тропа!
– Тропа троп! – вскрикивает Сарл, хихикая.
– А я – правило правил, – скрежещет капитан.
Ксонгис изменил курс, уводя их от Каменных Ведьм и тех мест, куда те сбежали. Они оставили Сутадру позади, растянувшегося в грязи, со сломанной стрелой, которая торчала из его опухшего лица, как выставленный большой палец. Где падал скальпер, там и лежал скальпер – таково было правило. Вскоре циклопические стволы окутали его темнотой.
Сутадра всегда был загадкой для Акхеймиона – и для остальных, насколько он мог судить. Галиан иногда делал вид, что спрашивает мнение кианца, а затем принимал его молчание за доказательство согласия. «Видите! – каркал он, вызывая смех у остальных. – Даже Сут это знает!
Теперь так же, как Сут, вели себя некоторые другие скальперы. Они замкнулись в себе, заложили кирпичом уши и рты, а в оставшиеся дни разговаривали только глазами – пока и взгляд их не стал непроницаемым. Многие, можно было поспорить, держали в своих сердцах хаос, по-женски пронзительный. Но поскольку невежество непоколебимо, они тоже казались непоколебимыми, невозмутимыми. Такова сила молчания. Насколько было известно Акхеймиону, Сутадра был не более чем слабовольным глупцом, сварливым трусом, скрывающимся за