Одержимости.
Сила, сказал себе Акхеймион. Вот это! Вот чего требует от него судьба… Если его сердце еще не ожесточилось до состояния кремня, он знал, что это случится еще до того, как закончится это путешествие. Невозможно убить так много людей и все еще заботиться о них.
Ждет ли его провал или успех, он станет чем-то меньшим, чем человек. Чем-то опасным.
Как капитан.
Утром об убитом не было сказано ни слова. Даже Мимара не осмеливалась заговорить о нем, потому что зверство было слишком явным и произошло слишком близко. Они просто грызли завтрак и смотрели в разные стороны, пока кровь Хамерона высыхала на бревнах его платформы, превращаясь в запекшуюся корку. Даже Сарлу, казалось, не хотелось нарушать тишину. Если они и обменивались взглядами, то Акхеймион находил присутствие лорда Косотера слишком угнетающим, чтобы следить за этим.
Тот факт, что все молчали – в том числе и о Каменных Ведьмах и их нападении, – говорил обо всем: новообретенная вера капитана в правила не очень-то устраивала его людей. Отряд возобновил свой марш через густой лесной мрак, почему-то более пустынный, более потерянный и не защищенный из-за отсутствия всего лишь двух душ.
Они снова двинулись по касательной к горам, вниз, так что идти стало и легче и одновременно тяжелее для коленей. Какое-то время они шли вдоль берегов быстротекущего притока и, в конце концов, пересекли его там, где он струился по усеянной валунами отмели. Вязы и дубы казались еще более огромными. Путники пробирались по импровизированной тропинке между стволами – некоторые из них были такими огромными и седыми, что казались, скорее, элементами рельефа, а не деревьями. Все их нижние ветви были мертвы, лишены коры. Несколько ярусов таких веток лучами расходились от ствола в разные стороны, создавая что-то вроде «скелета» кроны под самой кроной, покрытой листьями. Всякий раз, когда Акхеймион поднимал на них взгляд, они напоминали ему сетки черных вен, извивающиеся и разветвляющиеся на фоне более высоких полотен сияющего на солнце зеленого цвета.
По мере того как день клонился к вечеру, расстояние между путниками, казалось, увеличивалось. Это стало заметно, когда Поквас и Галиан, делая все возможное, чтобы держаться подальше от Сомандутты, обнаружили, что приблизились к Акхеймиону и Мимаре. Некоторое время они шли в настороженном молчании. Поквас тихо напевал какую-то мелодию – из своего родного Зеума, решил Акхеймион, учитывая его странные интонации.
– В таком случае, – наконец решился заговорить Галиан, – к тому времени как до нас доберутся голые, он будет просто сидеть на куче костей.
Нансурец говорил, ни на кого не глядя.
– Да, – согласился Поквас. – Наших костей.
Казалось, они не столько искали понимания, сколько признавали то, что уже существовало. Если что и доказывает, что люди рождены для интриг, так это то, что заговоры не требуют слов.
– Он сошел с ума, – сказал Акхеймион.
Мимара рассмеялась – звук, который старый волшебник