А вскоре произошло трагическое событие, потрясшее 2-й кавалерийский корпус. В августе в совхозе Чабанка был убит Григорий Котовский. Целый год длилось расследование, хотя стрелявший был известен сразу: он сам явился к жене Григория Ивановича и признался в убийстве.
Николай Криворучко, принявший корпус после гибели своего командира, рассказывал позже Михаилу, что дело это сразу затребовал к себе Фрунзе, которого также через три месяца не стало. Убийца Григория Ивановича был взят под стражу, но суд затягивался.
– Понимаешь, – говорил Криворучко, – здесь цепочка прослеживается: убирают людей, которые кому-то мешают во власти.
Михаил сразу вспомнил слова Котовского о борьбе между «бывшими своими».
– Чем же они могли помешать? – задал он вопрос не столько Николаю, сколько себе самому.
– Сильные, талантливые и самостоятельные люди, пользующиеся доверием войск, народа и партии, способны на смелые, неординарные поступки. Власти проще ставить на такие ответственные места своих доверенных, слепо и беспрекословно исполняющих их указания, – поделился своими мыслями Николай.
– Кто же они, эти люди, раболепствующие перед властью?
– Не знаю.
– Посмотрим, кого назначат народным комиссаром и председателем Реввоенсовета вместо Михаила Васильевича, – заявил Михаил, выразительно глядя Криворучко в глаза. Он хотел увериться, что с ним можно говорить откровенно.
– Это станет известно буквально на днях, – ответил тот, так же пристально глядя на Михаила.
– Я буду уже в Москве, – заметил Комнин, – так что не знаю, когда мы с тобой снова встретимся.
– Всё тайное когда-то становится явным, – загадочно произнёс на прощанье Николай.
Уже по приезду в столицу Михаил узнал, что на место Фрунзе назначен Климент Ефремович Ворошилов.
Ранняя весна пришла в этот год на землю московскую. Только не с ласковым тёплым солнышком, а с промозглой холодной сыростью. Температура словно застыла на нулевой отметке термометра, холодный ветер обжигал лицо, под ногами хлюпала грязно-серая каша из воды и полурастаявшего снега.
Михаил вошёл в знакомую квартиру. Брусилов полулежал на кровати, одетый в тёплую куртку. Нога была укутана.
– Здравствуйте, Алексей Алексеевич!
– Здравствуй, Михаил! Прости старика, только что пришёл с процедуры, ногу прогревали. Нездоровится мне что-то, знобит постоянно, вот и прилёг, – словно оправдывался Брусилов.
Михаил взглянул на его бледное лицо, на котором отчётливо выделялись подёрнутые влажной плёнкой глаза и усы.
– Беречься надо, Алексей Алексеевич. У вас тут прохладно, так и простудится недолго.
– Да уж, видимо, долго не протяну… Всё к тому идёт… под уклон.
– Ну что вы! Ум у вас ясный, мышление чёткое. Нас ещё переживёте!
– Ум-то ясный,