Колючки эти – однозначно – кульминация службы, ее (терновый) венец. А дальше? Курс скоро заканчивается. Так если б хоть воевать отправили! Но с дипломом экономиста на войну не отправят. Тем более войны особо и нет. Так: террористы, мелкие конфликты… В бухгалтерию какую-нибудь посадят, буду три года бумаги перекладывать. Другое дело – на гражданке…
– Взвод!!! Кто! До веревки! Дополз! Лежать! Не вставать! Ждать остальных!!!
Командир, сука, говорить вообще не умеет, только орет: неважно, в поле или в казарме – лишь бы глотку драть. Видно, что удовольствие получает.
Всё, дополз. Щекой на приклад – буду отдыхать, неподвижно. Йоси вон тоже прикорнул. А другие, кто там еще сзади волочится, пусть не торопятся – спешить некуда. Как поднимемся – командир, сука, еще что-нибудь придумает. Хотя, всё лучше, конечно, чем среди терний ползать…
– Разворот! Лежа! Мизрахи!!! – зад опустить!!! Всем! Ползти! Обратно!!!
В душевой Макс стянул брюки и содрогнулся: ниже трусов ноги были ярко-багрового цвета. Нагнулся – краснота распалась на тысячи точек: мелкие – уколы от шипов, и крупные – подсохшие капельки крови там, где шипы входили достаточно глубоко.
Снял трусы и шагнул под душ. Намылился… Стать бы достаточно скользким…
Макс сидел на сторожевой вышке в семи метрах над землей, зажав винтовку между коленей, прикладом в пол. В темноте. В одном ботинке. Второй ботинок стоял рядом, из него торчал носок. Нога зябла. Ничего, скоро забегают…
Вообще, способов закосить армию была масса, и самые оригинальные передавались из уст в уста, становясь анекдотами. Имелись и специфически «русские» варианты. Позднее одна из историй обросла совсем уж неправдоподобными деталями и стала похожа на куст развесистой клюквы, но в те времена имела еще пристойный вид: психиатр в военкомате просит что-нибудь нарисовать. Призывник (родом из бывшего СССР) рисует дерево, а рядом нечто косматое, на цепи. Психиатр требует комментариев. Парень на умышленно дурном иврите, старательно рифмуя, объясняет: «Это – кот научный (не «ученый»!). Направо идет – песни поет, налево глядит – рассказы говорит». Согласно изустному приданию, психиатр, сраженный силой классических русских образов, тут же выписывает белый билет, в который раз подтверждая, что Пушкин (даже в чужих палестинах) – наше всё.
Но Макс упустил момент, когда можно было – еще в военкомате – задурить психиатра. Теперь он внутри системы, и чтобы из нее выбраться, необходимо отличиться по-настоящему. Оставалось найти способ, продумать детали и выждать подходящий момент. И уповать.
Момент наступил в ближайший шаббат: на всю ночь с пятницы на субботу в казарме оставили гореть свет. Так делали всякий раз: в пятницу, с заходом солнца, полагалось либо гасить свет