Судья всевышний! Разве у истицы
Наладилась от этого судьба?!
В невинности научного журнала
Трагедия нашла последний акт.
Неразбериха древнего скандала
Преобразилась в беспристрастный факт.
И вглядываюсь я в изображенья,
Прислушиваюсь к голосу молвы
И нахожу приметы пораженья
В надменности бессмертной головы.
Атлантида
Говорят, что нашли Атлантиду —
Смертной вечности ветхий лоскут.
Как быка после пышной корриды,
По арене ее волокут.
Смыта кровь океаном и лавой,
Бандерильи ничтожно легки,
И тореро, увенчанный славой,
Протирает счастливо очки.
Завершают работу потомки,
Из гипотез открытия ткут,
И научных сокровищ потоки
Под музейные стекла текут.
Но пройдут катаклизмы оваций
И газетных статей суета.
Кратковременны сроки сенсаций —
В скучный факт превратится мечта.
Все легенды подвергнут очистке,
Отделив достоверности грамм,
И чудес инвентарные списки
Станут пунктом учебных программ.
Обратная связь в обратном сонете
За горизонтом, за чертой, за краем
Мы пристани привычные теряем,
Но обретаем новые моря.
Мы только в детстве в моряков играем,
Потом, забыв о море, умираем,
Бросая в бухты быта якоря.
И откровенья древнего царя
Сегодняшней наукой поверяем…
Молчи, Екклесиаст! Все это зря —
Ведь мы иную участь выбираем.
Успокоенье – участь бунтаря,
Прельстившегося обретенным раем.
Ведь все мы начинаем с букваря
И непременно Библией кончаем.
Маски
Четыре маски греческих трагедий
Сегодня четвертованы. И вот
Одна из них другую не найдет.
Вторая позабыла облик третьей.
Среди церквей, костелов и мечетей
Благочестиво мечется народ,
И простота язычества не в счет
В тупой замысловатости столетий.
Но думаю, что знал уже Софокл,
Как человек коварен и жесток,
Как он идет, в хитоне камень пряча.
Не дрогнула тогда его рука.
И он настиг меня через века:
Трех масок нет…
Осталась маска плача.
Шарлатаны в граните
В какую ночь обычную зачат
Младенец, ставший необыкновенным?
Причуда хромосом, а не стандарт,
Ошибка гения в балансе генном.
Но почему-то люди говорят,
Что мало совершенства в совершенном.
Поэт, безумец или телепат —
Все шарлатаны в этом мире тленном.
И лишь потом, в посмертной суете,
Его оценят и поймут все те,
Которым он казался костью в горле.
Ну,