И Достоевский вновь романы пишет в долг, —
Не дожили они до нового стандарта.
Но Мона Лиза ждет в бессмертье полотна,
Когда к ней подойдет в иные времена
Не Homo Sapiens, а Homo Leonardo.
Реставратор
Я очень средний реставратор,
И все ж клиентам нет числа,
Как будто мистификатор
Иль зазывалу наняла.
Пока настороже локатор,
Найдутся для меня дела…
Я тихой жизни декоратор,
Рисую видимость тепла.
Ведь люди памятью пустою
Стремятся возродить устои,
Боясь грядущих перемен.
Среди картин, не слишком редких,
Скупают предков в пышных клетках
Своим прапрадедам взамен.
Любовь
Любить и быть любимым —
Какой святой удел!
Но мы проходим мимо,
Уходим за предел.
Мы пишем, пишем, пишем
Отчеты и труды,
Не замечая свыше
Ниспосланной беды.
Мы точим, точим, точим
Какую-то деталь,
И о любви хлопочем,
Как будто режем сталь.
Мы пашем, пашем, пашем…
Потом, смывая пот,
Глядим – под крышей нашей
Влюбленность не живет.
Но разговоры эти
По-своему смешны:
Монтекки с Капулетти
Нам больше не нужны.
И все летит планета
В бездумный оптимизм…
Ромео и Джульетта —
Сплошной анахронизм.
«Не боги, конечно, горшки обжигали…»
Не боги, конечно, горшки обжигали,
С Олимпа пошло разделенье труда.
Но боги горшечников не обижали,
И сами усердно трудились тогда.
Воители, судьи, певцы, костоправы
В обмен на горшки отдавали умы.
Они не гнушались почета и славы,
Но разве гнушаемся почестей мы?
– Юпитер, ты сердишься, значит, не прав ты!
Ну, как громовержец такое терпел?
Его одаряли всей горечью правды
Горшечник, кожевенник и винодел.
И смертная женщина Бога рожала
В страданьях, в неведенье и торжестве.
И даже сомнению не подлежало,
Что Бог и ремесленник – в кровном родстве.
И ныне, и присно с пером или плугом
В счастливой усталости избранных дел,
Мы все одинаково служим друг другу,
И каждому свой достается удел.
Археология
Как режиссер, распределяет роли
Эпоха.
И когда-то Эхнатон
Настолько был правителем крамольным,
Насколько это может фараон.
Богоотступник и богоискатель,
Провидел он забвенье и позор
И повелел тогда, чтобы ваятель
Жену увековечил.
До сих пор
Царица Нефертити правит миром,
И, покоряясь диковинной судьбе,
Она дешевым