– Не ведаю, што там у них случилось, – продолжает Литвак, поправив сползшую с плеча шинель, – только бачу, яны павяртают абратна, идут ко мне. Тут фыники з пулеметов шпарат. Ракету за ракетой. Той самый, пыль столбом… Бачу, Зямсков грябет адзин, а Темляков ляжит на дне. Ну, думаю, напеуна срезали яго. Зямсков мне конец кынув, я прывязау, прыгнул у шлюпку. Пайшлы. Почал я Темлякова трясти, гавару яму – поранило цябя? А ён, той самы, неуредимый… Ва усяким разе садицца на банку, вясло берот и давай грясти… Вось, думаю, я-понскый бог…
– Всё? – повел на него хмурым взглядом Ушкало.
– Усё. Кольки раз у аперацыи ходзил, ни разу не бачыу, штоб у отвецный мамент кверху ж… ложились.
Дождь усиливается, стучит по каске. Я поднимаю воротник бушлата. Мне холодно. Здорово разболелся на правом боку какой-то прыщ.
– Почему повернули шлюпку к Молнии? – Ушкало упирает в меня тяжелый взгляд, потом переводит на Т. Т.
Мы молчим. Я не поворачивал. Толька повернул. Пусть Толька и говорит. Пусть объяснит, почему повернул шлюпку к Молнии…
– Ну? Чего молчите?
– Да ясно, главный, сдрейфили они, – говорит Шатохин, дымя «козьей ножкой» и сплевывая. – Сдрейфили, а потом спохватились.
– Не сдрейфили – трусость проявили, – жестко уточняет Ушкало. – Давай отвечай, Земсков.
– Мы испугались вначале… когда нас осветили, – говорю стесненно, поглаживая правый бок. – От неожиданности… Ну, а потом сразу опомнились и пошли обратно… к Литваку…
– Сразу опомнились, – холодно повторяет Ушкало. – Ничего себе – сразу. Ты что скажешь, Темляков?
Т. Т. молчит. Бледный сидит, глаза сужены, лицо будто изломано гримасой.
– Почему лег на дно шлюпки? – Ушкало повышает голос. – Тебя спрашиваю, Темляков!
Молчит Т. Т. У главного такой вид, будто он сейчас ударит его.
– Все ж таки они вернулись за Ефимом, – говорит Сашка Игнатьев. – Не сбежали ведь.
– Ты в адвокаты не лезь, понятно? Не лезь в адвокаты. Если б они сбежали, разговор был бы короткий.
– Если бы да кабы…
– Молчи, Игнатьев. Мы тут воюем, а не в бирюльки играем. Была попытка бросить товарища? Была попытка. А раз такая попытка была, надо держать ответ. Правильно говорю? – Ушкало обводит жестким взглядом притихших бойцов.
– Правильно, – подает голос Безверхов. – Балтийцы мы.
– Молодые еще, – говорит пулеметчик Шатохин. – Гляньте, – кивает он на меня, – раскраснелся. Салажня!
Я опускаю голову. Уж лучше бы меня кокнули ночью. Уж лучше бы написали маме: «Ваш сын» и так далее. Встать сейчас во весь рост, выйти из-за скалы на открытое место… встретить грудью финскую пулю…
– Я Зямскова не виню, – слышу быстрый говорок Литвака. – Я бачыу, ён у Темлякова вясло атнял и павярнул шлюпку ко мне. А Темляков лег та ляжит. Я спачатку думау, срезали яго. А ён пошчитау, кольки его шкура стоит…
Т. Т. дернул головой, будто от удара в челюсть, и выкрикнул:
– Что