И я ломанул напрямик, через луг, по колышущейся под ветром невысокой траве – мне по колено, не больше. Нимало не задумываясь о том, что, протаптывая новый путь, я вполне могу начать новую сказку…
Две ведьмы
Услышав за окном шум возвращающейся ступы, молодая ведьма выскакивает из дальнего угла избушки и наклоняется над котлом, время от времени помешивая варево длинной ложкой и делая над поверхностью пассы.
Входит старая ведьма. Молча шествует через комнату и тяжело опускается в кресло, подняв при этом пару клубов пыли из обивки.
Барабанит пальцами по подлокотнику, сжимает губы.
– Ну? – не выдерживает молодая ведьма.
– Баранки гну! – отгрызается старая. – Ничего не понимаю. Нич-чего!
– А что, что такое? – спрашивает молодая недоумевающе.
– Да нет в шарике никакой информации, – морщится старая. – И нельзя понять: то ли её вообще никогда не было, то ли она самоуничтожилась, то ли…
Она внезапно вскидывается, подбегает к вороне, сонно сидящей на столе у миски недоеденной каши, хватает её обеими руками, и принимается злобно трясти, шипя сквозь зубы:
– Ты зачем шарик глотала, дура старая? Может, твой желудочный сок на него плохо повлиял? Не могла в клюве донести?
Ворона придушенно каркает и отбивается крыльями.
Молодая ведьма сочувственно смотрит на птицу.
– Отпусти её, – просит. – Она-то при чём? В клюве бы не донесла – дебаланс.
Старая ведьма опускает руки. Ворона, трепыхаясь, взлетает на шкаф, отодвигаясь подальше от края, и принимается охорашиваться и оглаживаться, гневно сверкая глазами.
– Извини, нервы, – бормочет старая ведьма, вновь опускаясь в кресло и вновь вздымая два клуба пыли. – Придётся действовать по-другому.
– Можно мне? – робко спрашивает молодая, и протягивает руку к стоящей в углу метле. – Я ему глаза отведу.
– Отведи-отведи, – бурчит старая. – За ручку… И подальше.
И вновь принимается барабанить пальцами по подлокотнику…
Избушка с квасом
Пёр я через поле долго, не оборачиваясь, но когда не выдержал и обернулся, то увидел, что развилка исчезла, дорог нет ни одной, а тянущаяся за мной цепочка следов постепенно исчезает, скрываемая распрямляющейся травой.
Обратный путь отрезается. Придётся двигаться вперёд.
Я шёл по полю, вспугивая кузнечиков. Они скакали от меня в разные стороны, не разбирая дороги и подтверждая тем самым древнее заблуждение, отмеченное ещё Козьмой Прутковым, будто бы кузнечики видят ногами: «Вот кузнечик скачет, а куда – не видит».
Слышат они ногами – это правда. Но только тогда, когда не стрекочут. А когда стрекочут, то сами заслушиваются, как глухари.
В воздух поднимались тучи цветочной пыльцы. От неё першило в горле.
Пчёлы и шмели рассерженно взмывали с цветов, но меня не трогали. Должно быть, работала инспекторская защита.
Зато