Эврар, сидящий в углу, лишь качал головой, видя, что княжна слишком пристально смотрит на беспутного дружинника. А когда Горлунг, словно невзначай, провела тонкими пальцами по щеке Яромира, по белёсому шраму, рында лишь вздохнул. Не к добру всё это, не к добру….
В это время дверь в покой отворилась, и вошла одна из девок теремных вместе с высоким тёмноволосым мужчиной. Девка, не глядя на княжну, промолвила:
– Князь Торин велел, чтоб рука воина зажила.
Горлунг усмехнулась: князь велел, чтоб рука зажила. Вот оно, её положение: она такая же девка теремная, как и та, что привела дружинника, у неё лишь есть знания, что можно использовать во благо, а не было бы их, также с подносами да тряпкой бегала бы. И так Горлунг стало горько от этого, что, не удостоив воина приветствием, она кивнула ему на лавку подле стола. Девка теремная, увидев, что более не нужна здесь, со всех ног побежала из покоев княжны.
Олаф, подняв взор на целительницу, потерял дар речи. Ему казалось, что никого прекраснее он до этого не видел. В прошлом осталась его светловолосая жена, теперь не она властительница его сердца, и, глядя, в чёрные глаза Горлунг, Олаф понял, что пропадает, совсем, навсегда.
А княжна, не заметив волнения воина, равнодушно посмотрела на него. Волосы мужчины были ещё мокрыми после бани и топорщились в разные стороны, глаза сине-зелёные, холодные, словно вода морская, смотрели жёстко, ища, по мнению Горлунг, недостатки в ней. А их она знала и сама, чай не Прекраса, красотой немыслимой не блистала.
Указав ему место возле стола, Горлунг отрывисто сказала:
– Показывай рану, дружинник.
Олаф, неплохо знавший язык славян, пожил на стол правую руку. Она болела у него давно, после того, как он устроил кровавую резню в одной из славянских крепостей. Из той сечи он вышел целым и почти невредимым, лишь порез неглубокий был на руке, но день ото дня пустяковая рана болела всё больше и больше. Олаф уже отчаялся, не раз и не два гибли воины от таких мелких ран. И когда Олаф спросил князя Торина, нет ли у него во дворе знахаря, тот сказал, что его руку посмотрит Горлунг. Олаф, ожидавший увидеть старуху-целительницу, был приятно поражён, увидев молодую красивую женщину с прекрасными глазами. Про себя он решил, что это рабыня, и он попросит князя продать её ему, уж больно понравилась Горлунг сыну Ингельда.
Олаф уже представлял, что сегодня же выкупит знахарку и будет делить ложе этой ночью с ней. Улыбаясь, следил он за тем, как ловко движутся руки Горлунг, как опускаются её черные ресницы, когда она моргает, как причудливо скользит ткань домашнего грубого платья по тонкому стану стоит ей лишь повернуться в сторону.
Княжна,