Страсти накаляются с каждой новой мелодией. Наша малопроезжая улочка и вовсе перекрывается юными соловьями-разбойниками. Публика заводится: у каждого в руках оказывается бутылка или стакан красненького, дети забрасывают медленно ползущие машины конфетти, маленький негритёнок отплясывает брейк-данс с таким мастерством и остервенением, что к нему присоединяются возбужденные его выкрутасами дамы, совсем недавно получившие права гражданства. Больше всех в заводе, конечно, музыканты. Энергичная барабанщица выколачивает дух из своего огромного барабана, потом хватается за валторну и выдувает из нее все, что та может, затем с той же неупоённостью звуки выгребаются из саксофона, и лишь пара поспешных глотков из горла бордосской бутылки оставляют в живых и ее и ее инструменты.
Не все парижане на уикэнд уезжают в Ниццу, Лондон или Фонтенбло.
В субботу мы наблюдали разгул этого праздника: перед Инвалидами и вокруг Эйфеля валялись стада недораздетых людей, у Сорбонны студенты колоннами выражали что-то, перекрывшее движение напрочь, у Бастилии шел митинг с зажигательными речами. В Париже совершенно невозможно понять из-за накала страстей, патетики и пафоса: это театральное, политическое или сексуальное действо. Скорей всего, все это вместе взятое и неотделимо одно от другого. В воскресенье разгул продолжался: опять по нашей узенькой прошелся ударно-духовой трам-тарарам активистов квартала: они возражали против платьев без рукавов (или боролись за них), в одной из мелодий я даже узнал «Караван» Дюка Эллингтона.
пятница, ранний вечер
раннего времени года
этот Безумий намечен,
конечно, в любую погоду
и каждый участник оркестра,
не слыша соседа и даже
не зная имени мэтра,
гремит своё эпатажно
на узенькой rue Veron
от грохота и конфетти
стоит гомерический стон,
такой, что нельзя пройти
у всех – стаканчик с вином,
пей, веселись и пой,
богач, и плебей, и гном —
Верон сплетёт всех собой
кабриолеты, застряв,
в путах цветов и вина,
кличут радостный мяв,
Верон от смеха пьяна
недораздетых людей
толпа горяча и остра,
в свете оконных огней
отблески искр от костра
я погружаюсь в толпу,
угол двух Рю подперев,
как будто ныряю в волну
бордосских бутылок и дев
от шалостей – вдребезг шальной
я вспомнил вдруг город родной,
печально-угрюмый, больной,
с забитой ТВ головой
размышление
Если бы я знал причину, по которой я здесь, меня бы здесь не было
Китайская книга «Два ларца, бирюзовый и нефритовый»
жизнь течёт желаньями и снами,
в полумраке смыслов