так уж, мокрый, улыбнись
я ещё дойду до радуг,
солнце брызнет надо мной,
травы скошенные лягут,
пар взовьётся над землёй
мы успеем надышаться
этой жизнью грозовой,
мы ещё вернёмся, братцы,
в ваш шальной и пьяный строй
Иркутский пейзаж
Господи, какое захолустье!
как тут не устанут куковать?!
пахнет местный импорт древней Русью,
поминает каждый чью-то мать
то сугробы, то акаций перхоть,
полуразложившийся асфальт,
всё чуланы, ямы и застрехи,
по-архейски выцветший асфальт
замер у конца работы зной,
в магазине – ветхий сухостой,
и идут отбросы в перегной,
в наш родной советский мезозой
одуреть… и не дышать, не думать,
просто – размножаться саранчой,
на соседней стройке дробный стукот,
да машина пробежит порой
Иркутский центральный рынок
а, в общем-то, что изменилось? —
булыжника нет, мостовые
в буграх и порезах асфальта,
телеги и брички исчезли,
на смену пришли иномарки,
в рекламе отсутствуют яти,
а в позных господствует пластик,
но водка и квас – неизменны,
раскосые лица торговок,
шалят по карманам ребята,
с горячей жратвой заведенья
и закути тихих, степенных
оптовых громил разговоры,
ташкентские яркие ткани,
с брезгливой походкой мамзели,
пыль, плесень глухих закоулков,
тоска растеряевых улиц,
я здесь ошиваюсь лет двести:
нескушно, ненужно, знакомо…
июньская бессоница
три часа – утра или ночи?
три белёсых часа безнадёги,
серп луны окончательно сточен,
и обильной росою продрогли
неживые, в тумане, кусты,
я не сплю – или кажется лишь?,
я с собой – напрямик и на ты;
в эту вяло-тяжёлую тишь
в полусне, в полуяви, во сне:
не понять, где сейчас нахожусь,
это всё – не со мной иль во мне?
в бытии будто горлом к ножу…
и плывут привиденья годов,
скоро, может, займётся заря,
не дожить до неё я готов,
потому что всё было зазря
На Кругобайкалке
и вот опять на станции Ансельма:
всё та же тишина, безлюдье и покой,
журчит ручей долиной моховой
и проступают истины Ансельма
Байкал стоит, мистически покорный,
пусть хлам людей, разбой и суета —
не дожить до неё я готов,
потому что всё было зазря
беззвучна им глубинная вода
и цвет черёмухи, весною напоённый
мне угадать восточный берег сложно:
за дымкою чудес присниться может всё,
век