Полное собрание сочинений. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья. Лев Толстой

помилуй и спаси нас» и потом, ложась, говорил вслух: «положи, господи, камушком, подыми калациком». И поутру вставал, подпрыгивая, и тоже вслух говорил: «лег – свернулся, встал – встряхнулся». Он никогда не бывал без работы и всё умел делать, он шил рубашки и сапоги, пёк, варил, тесал, строгал, и¹³¹ всегда находил себе дело. Он любил говорить и говорил хорошо; но любил тоже слушать.¹³² Он любил слушать сказки, которые был в балагане один мастер рассказывать, но более всего любил слушать рассказы о настоящей жизни и так ласково и внимательно умел слушать, так кстати вставить словцо, что Пьер никому с таким удовольствием и подробностями не рассказывал с вою жизнь, как этому солдату.

      Когда Пьера в первый раз ввели в новый балаган, все знали уже всё, что с ним было. Все оглянулись на него с любопытством, но первое время никто не подошел. Первый¹³³ приветствовал его Платон Каратаев, сидевший в углу за тачанием сапогов.

      – Здравствуйте, барин, соколик, – сказал он.¹³⁴ – Милости просим в наши хоромы.¹³⁵ В тесноте, да не в обиде. У нас житье¹³⁶ хорошее – обиды нету.¹³⁷ Вот тут и садись,¹³⁸ – проговорил Каратаев, опрастывая ему место.

      Пьер оглянулся на голос, и в круглом лице и глазах этого человека он почувствовал успокоение и подошел к нему.

      Платон Каратаев, взглянув на Пьера, покачал головой.

      Его огорчило, видимо, выражение отчаяния, бывшее на лице Пьера, и он тотчас же обратился к нему с веселой дружеской речью, рассказывая, как они живут тут, и не расспрашивая. Другие пленные, офицеры и чиновники, перебив Платона Каратаева, стали спрашивать Пьера о том, откуда он и что с ним было. Пьер рассказывал. Каратаев молча слушал, шевеля скулами (это была его привычка), и только¹³⁹ когда Пьер рассказывал о том, как их судили,¹⁴⁰ прибавил: «Где суд, там и неправда, соколик», – вздохнув, встал и, достав картофелю печеного и черного хлеба, принес Пьеру.

      – Покушай, соколик, с голоду Малашки и Алашки всласть. Вот так-то, – прибавил он, когда Пьер улыбнулся и¹⁴¹ взял картофель.

      Из всех людей, бывших в балагане, Платон Каратаев более всех привлекал к себе Пьера (из офицеров в особенности один, который говорил по-французски, отталкивал от себя Пьера), и он не¹⁴² перешел по приглашению господ на их сторону, а остался на том месте, куда сел рядом с Каратаевым. Когда офицеры ушли и Пьер поел, Платон Каратаев стал спрашивать Пьера, каким образом он попался. Пьер рассказал ему, как он бросился на фр[анцузов], чтобы отнять женщину.

      – Да что же ты, соколик, в ее вклепался-то? Ты это напрасно сделал. По моему разуму.

      – Я рассердился, – отвечал Пьер, – и не думал, что будет.

      – Своему гневу господин, всему господин – так-то. А то жил бы ты себе на воле, пил бы, ел всласть, а то какую нужду увидал. Ноготь увяз, всей птичке пропасть. Да ты, милый человек, не тужи. От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся.