– Слава те, Боже милосердный! Жива, жива моя голуба!
Нюра, все еще продолжая вздрагивать от испуга, тихо выговорила:
– Спасибо Хосподу, что и ты жив, Никифор!
Казак не смог сдержаться – губами вытер капельку крови с ее поцарапанного лба. И тут же замер от страха и счастья. Девушка прикрыла глаза: «А я… а я…»
Никифор задохнулся и замолчал. Нюра плотно сжала губы и не смотрела на него. Продолжать разговор вдруг стало невозможно. Они ухватились за то, что было спасением для обоих.
– Как проведали об том, што мы от кыргызов отбились? – заговорил Никифор, едва справляясь с дрожью в голосе.
– Мальчонка сообчил, – немного оживившись, ответила Нюра.
– Э-э-э…
Казак вздрогнул, когда за его спиной несколько голосов затянули молитвенный гимн в знак траура по убитым, схватил девушку за руку и увлек за собой к повозкам, где, видимо, собирался сказать что-то для себя или для обоих очень важное. Убедившись, что население лагеря собралось на молитву и им никто не помешает, Никифор взял Нюру за руку, проникновенно посмотрел ей в глаза и после короткой паузы спросил: «Все об нем думашь?»
Девушка поняла, о ком спрашивает ее казак. Она передернула плечами и не ответила.
– Пошто молчишь?
Нюра искоса поглядела на его сделавшееся страшным лицо. Она знала, какие чувства питает к ней Никифор. Но ей это было не нужно. Не пара он ей, изгой женатый! Он зол, вспыльчив, непредсказуем. А она боялась нервных, неуравновешенных людей. Все, что девушка сейчас хотела, так это покоя. Но только не объяснений с вспыльчивым казаком, которого она…
– Нюр, обоим нам нету возврата, чуешь? – Никифор смотрел на нее с улыбкой. Он словно прочел ее мысли и верно истолковал их для себя. – Я изгой, а ты… Нихто в Яицке не поверит, што я не тронул тебя. Даже он, Степка, племяш мой.
– Тады удавлюсь я! – выпалила девушка и втянула голову в плечи, словно испугавшись собственных слов.
Казак смотрел на нее несколько минут и молчал, словно что-то обдумывая. Затем он отпустил ее руки и печально хмыкнул:
– А я как же?
– Как хошь, – ответил она отчужденно.
Странно, но Никифор как будто снова выведал ее мысли. По его вдруг озарившемуся лицу Нюра поняла, что он видит, как она противится этой отчужденности. Но ее голос сказал резче, чем ей хотелось бы:
– Токо посмей коснуться меня, душегуб! Зараз удавлюсь на ближайшей березе.
Разочарование и раздражение отразились на потемневшем лице Никифора, и Нюра сбилась. Луч превосходства, мелькнувший в его глазах, вдруг лишил ее былой уверенности. Она сбивчиво заговорила, забывая подчеркивать каждое произносимое слово и обрывая мысли:
– Чево… чево ты, сатан? Кыш… кыш от меня ты, каржинный сын. Я вот те дам…
– Ох-ох-ох! –