У неё есть, наконец, возвышенная истинность своего света, которую никто не сможет отрицать.
Доблестные художники этой западной эпохи считают свою чистоту противостоящей силам природы.
Она есть забытье после этюда. И чтобы умер обладающий чистотой художник нужно, чтобы не было всех этих прошедших веков.
Живопись на западе очищается в присутствии этой идеальной логики, переданной художники прошлого художникам будущего, как если бы они дали им жизнь.
И это всё.
Невозможно повсюду носить за собой тело своего умершего отца. Его оставляют в компании с другими умершими. И о нем вспоминают, о нём сожалеют, о нём говорят с восхищением. И, если становишься отцом, не нужно надеяться на то, что кто-нибудь из детей захочет стать твоим двойником во имя жизни твоего трупа.
Но наши ноги тщетно пытаются оторваться от почвы, хранящей в себе мёртвых.
Уважать чистоту значит крестить инстинкт, гуманизировать искусство и обожествить личность.
Корень, ствол и цветок лилии являют собой прогрессирование чистоты вплоть до символического цветения.
Все части растения равны перед светом, и разные варианты теней есть следствие этой силы света, созидающей по своей прихоти.
Нам не известны все цвета, и каждый человек изобретает их заново.
Но художник должен, прежде всего, создать спектакль собственной своей божественности, и картины, которыми он предлагает восхищаться людям, сообщают им славу монументально подвергать испытанию также и свою собственную божественность.
Для этого необходимо охватить одним взглядом: прошлое, настоящее и будущее.
Полотно должно представлять это сущностное единство, только оно производит экстаз.
Итак, ничто преходящее не будет следствием случая. Мы не вернёмся внезапно назад. Свободные зрители ни в коем случае не уйдут из нашей жизни, потому что мы любопытны. Контрабандисты, торгующие солью нашего сознания, не переправят обманным путём наши соляные столпы через таможенный контроль разума.
Мы вовсе не будем скитаться в неизвестном будущем, которое, отделённое от вечности, есть всего лишь слово, предназначенное для того, чтобы соблазнять человека.
Мы не исчерпаем себя, схватывая слишком мимолётное настоящее, могущее быть для художника всего лишь маской смерти: миром.
Картина неизбежно будет существовать. Видение будет цельным, полным и его бесконечность, вместо того, чтобы отметить несовершенство, только подчеркнёт сходство нового творения и нового творца, но и не более того. Без этого не будет никакого единства, и сходства, которые будут иметь разные точки полотна с разными духами, с разными предметами, с разным светом, укажут только лишь на множество негармоничных несоответствий.
Поэтому, если могло бы быть бесконечное число творений, каждое из которых свидетельствовало бы о своём творце, без того, чтобы каждое