Потоп. Генрик Сенкевич

шел Углик, тоже смолянин, приговоренный к казни за скандал, учиненный в суде. Кмициц его держал при себе за то, что он хорошо играл на чекане. Кроме них был еще Кульвец-Гиппоцентавр, такой же рослый, как Кокосинский, но еще сильнее, и Зенд, обладавший способностью подражать голосам птиц и животных, человек сомнительного происхождения, хотя он именовал себя курляндским дворянином; не имея никаких средств, он объезжал у Кмицица лошадей, за что получал жалованье.

      Все они окружили смеявшегося Кмицица и запели заздравную песню, причем Кокосинский передал Кмицицу кувшин с вином, а Зенд подал ему бокал.

      Выпей же с нами, наш хозяин милый, Дай Бог, чтоб с нами пил ты до могилы!..

      Кмициц поднял вверх кувшин и воскликнул:

      – За здоровье моей возлюбленной!

      Товарищи ответили ему на это таким громким «виват», что стекла задрожали в свинцовых рамах.

      – Виват! Пройдет время траура, будет свадьба. При этом посыпались со всех сторон вопросы:

      – Какова она? Ендрек, очень она хороша? Такая ли, как ты себе представлял? Найдется ли другая такая же в Орше?

      – В Орше, – воскликнул Кмициц, – наши девушки годятся только для того, чтобы ими трубы затыкать. Черт побери! Нет другой такой на свете.

      – Такой мы тебе и желаем! – ответил Раницкий. – Когда же свадьба?

      – Когда окончится траур.

      – Глупости все это – какой там траур. Дети ведь не черными рождаются, а белыми.

      – Если будет свадьба, то не будет траура! Правда, Ендрек?

      – Верно, Ендрек! – закричали все.

      – Верно, ваши будущие дети с нетерпением ждут своего появления на земле, – воскликнул Кокосинский.

      – Не заставляй их томиться, несчастных!

      – Панове, – пропищал Рекуц Лелива, – выпьем на свадьбе на славу!

      – Милые мои овечки, – ответил Кмициц, – оставьте меня в покое, или, проще говоря, убирайтесь к черту, дайте мне осмотреться в моем новом доме!

      – Успеешь, – ответил Углик, – завтра сделаешь это, а теперь садись скорее за стол, – там остались еще два полных ковша.

      – Мы уже без тебя все здесь осмотрели. Твой Любич – золотое дно, – прибавил Раницкий.

      – Лошади на конюшне прекрасные: есть пара гусарских, пара жмудских, пара калмыцких, – словом, всего по паре, как глаз во лбу. Остальных мы увидим завтра.

      При этом Зенд заржал по-лошадиному, и все удивлялись его способности и смеялись.

      – Значит, здесь все в порядке? – спросил обрадованный Кмициц.

      – И погреб не дурен, – пропищал Рекуц, – бочонки и заплесневелые бутылки стоят рядами, точно солдаты.

      – Ну слава богу! Панове, садитесь за стол.

      – За стол, за стол!

      Но едва они уселись и наполнили бокалы, как Раницкий опять вскочил:

      – Здоровье подкомория Биллевича!

      – Болван! – возразил Кмициц. – Кто же пьет за здоровье покойника?

      – Болван, – повторили другие, – здоровье хозяина.

      – Ваше