как в морге, лавочек, обложенных дешевой, когда-то белой плиткой, во многих местах давно обломанной, отпавшей, а потому замененной на вовсе не белую – любую; вдоль стен, выложенных таким же невзрачным кафелем, щедро покрытых плесенью, мимо окон, до середины закрашенных белой краской, гостеприимно впускающих сквозняк, мимо всего этого и лучше всего с закрытыми глазами нужно поскорее пройти в парную. Здесь, спасибо тебе, банщик, по-настоящему жарко. Согревшись, парни выходят в зал, брезгливо морщась, мучаясь в догадках, кто перед ними пользовался этими серыми, из непонятного металла сделанными посудинами, берут в руки тазики, набирают воду и, стараясь не прикасаться к лавочкам, обливаются. Мыла нет, мочалок, может, оно и к лучшему, – тоже.

      Через какое-то время дверь из предбанника распахивается, в ее просвете возникает знакомая физиономия прапорщика.

      – Так, орлы, кончай хлюпаться! – не говорит, рявкает он. – Чего, как девки, намываетесь? Давай, на выход!

      Салаги торопятся, нехотя выходят из скользкого зала, становятся в голопузую очередь. Кальсоны, «где желтое – там перед, где коричневое – зад», одной влажной, плохо простиранной кучей лежат тут же, на лавке. Передние, рассмотрев нижнее белье, удивляются: в ассортименте нет трусов. Как же без трусов, товарищ прапорщик? А так – без трусов, в армии носят кальсоны! Или ты не знал? Не знал, товарищ прапорщик. Здесь только одна пуговица на ширинке, все видно. А ты что, боишься, вывалится что-то? Ха-ха. Не потеряешь, не боись. Видно ему, понимаешь… Теперь до лета о трусах забудь, воин.

      Кое-как напялив белье, воины по очереди подходят к каптерщику. Новенькая, ярко-зеленая и непривычно пахнущая форма уже готова, разложена по размерам.

      – Голова? – старослужащие демонстрируют свою махровость, повидали службу, не вам, салаги, чета. – Чего глаза выпучил? Размер головы, спрашиваю.

      – 56-й.

      – 58-й тоже подойдет, – каптерщик с размаху насаживает на голову воина шапку, на два размера больше, чем тому нужно. Голова влетает в нее легко, нигде не задержавшись. Шапка виснет на ушах.

      Портянки большинство из призывников видят впервые. С какой стороны к ним подходить, за какие концы брать, не имеет представления никто. Один из трех беседовавших в предбаннике солдат проявляет снисхождение: так, внимание, показываю один раз. Показал. Никто, конечно, ничего не запомнил, но это все же лучше, чем вообще ничего. Пробуют повторить, получается не очень. Ну, да ладно, нога в сапоге, а дальше будь как будет.

      Следующее – шинели. Непривычно грубое сукно ложится на плечи. Пока что без погон, выглядит не очень. Не проблема, скоро будет исправлено. И ремни. Твердые, скользкие, ни разу не кожаные, из тупого какого-то несгибаемого материала с тусклой бляхой на конце. Ее предстоит вначале отчистить, а потом надраить. Все, процесс преображения разношерстной толпы в однотипную зеленую массу закончен.

      – Выходи строиться! – голос прапорщика становится все уверенней.

      С построением не ладится. Нужно стать в три шеренги, да еще по росту. Новобранцы долго путаются, нервно толкаются,