– А вечером того же дня? Куда он поехал? – спросил Гейбриел в надежде предотвратить еще одно рассуждение о моде.
Но Уильяма, очевидно, не так-то легко было сбить с толку. Его губы растянулись в глупой улыбке.
– О, в тот вечер я пережил настоящий триумф. Узел, которому я дал имя «Робкий лебедь», был совершенен. Только представьте: складки галстука спускаются от подбородка подобно двум изящным крыльям… – Уильям поднял кружку, чтобы сделать еще глоток, но когда его взору предстало пустое дно, выжидательно уставился на Гейбриела.
Гейбриел подозвал официантку. Та лишь усмехнулась, усевшись на колени к парню, которого обслуживала, а потом обняла за шею и захихикала, когда тот ущипнул ее за ягодицу.
Уильям несколько раз стукнул кружкой по столу, а потом отодвинул стул.
– Мой выходной подходит к концу, так что пойду раздобуду себе выпить.
Гейбриел указал на стул.
– Сядьте. – Тон, каким он разговаривал с несговорчивыми преступниками, оттачивался годами службы в полиции.
Уильям сел, и на его лице застыло угрюмое выражение.
– Чего это вы на меня кричите? Я ведь вам помогаю, помните?
Вот уже в который раз Гейбриел пожалел, что не обладает способностями сестры, умевшей ладить с самыми разными людьми. Они со Сьюзен были близнецами и, следовательно, обладали многими сходными талантами. Только вот Гейбриел в отличие от своей сестры не умел завоевывать дружбу и доверие людей с помощью доверительных искренних улыбок.
Он рассчитывал на более простые методы.
– Где был Лентон во вторник вечером?
Уильям пожал плечами.
– В театре.
– Он сопровождал кого-то?
– Нет. Думаю, встречался с друзьями.
– С кем именно?
Камердинер нервно сглотнул.
– Он не сказал.
– В котором часу вернулся домой?
Уильям отодвинул от себя кружку.
– В начале четвертого.
– И как он был одет?
Камердинер недоуменно посмотрел на Гейбриела.
– Я же сказал. Мой узел…
– Его одежда была в порядке? Не было ли на ней признаков борьбы?
Уильям покачал головой.
– Нет, ничего подобного. – Он немного помолчал. – Хотя теперь, когда вы спросили, я припоминаю, что галстук был смят. Я бы выругал его за порчу такого чудесного узла, да только он меня все равно не услышал бы.
– Почему?
– Был слишком пьян.
Гейбриел поднялся со своего места.
– Если вспомните что-то еще, дайте мне знать.
Он бросил на стол шиллинг, и лицо Уильяма, схватившего монету, просияло.
– Почему вы так подробно расспрашиваете меня о его светлости?
Потому что, черт возьми, Гейбриел отдал бы все, чтобы снова увидеть улыбку Сьюзен. Чтобы она опять высмеивала его большие уши, прекрасно зная, что у самой такие же. Но вслух произнес:
– Моя