С женой, правда, через пару лет развелся. Брак, как я понимаю, оказался еще более утомительным. Уступил ей полученную еще от советской власти квартиру и вернулся обратно в заводскую общагу. Да и мать вроде жива-здорова… Наверно, демонстрировать их фотографии следствию показалось бессмысленным. Создалось дурацкое впечатление, что вызвали меня не по делу об убийстве, а чтобы, задыхаясь от сладострастия, выяснить: кто там кого, в какой позе и сколько раз.
Я вдруг вспомнил: когда-то «на заре туманной юности» Шурка рассказывал мне о своей, довольно неприятной, встрече с правосудием. На него, как на активного участника «вопиющего разврата» и «свального греха», показал один шапочный знакомый, пойманный впоследствии не то на краже, не то на злостном хулиганстве, не то на сифилисе – и ставший все валить на «растливших его пидарасов».
Везунчика, попавшего под «колесо Фортуны», не поленились найти и подвергнуть безобразной экспертизе. На предмет сексуальной практики. Мягкость и уютно-хозяйственная внешность моего друга легко могли ввести в заблуждение не только служителей Фемиды, но и потенциально-сексуальных партнеров. Однако, он был, скажем так, вполне мужественным в постели. Поэтому испытал двойное унижение, пока ходячий «Эдипов комплекс» – штатный судебный психиатр с повадками проктолога – вникал в загадки «Сфинктера».
Впрочем, Шурке, как обычно, повезло: все обошлось легким испугом, раскручивать «дело» не стали. 121-я статья УК осталась лежать в закромах социалистической законности. А ведь быть осужденным по ней, позорной, страшило едва ли не больше, чем по убойной. Хотя основной сферой ее применения являлся шантаж. «Ты скажи, а мы о тебе не скажем!»
Тут уж – хочешь не хочешь, – а сочинишь о себе невесть что, и маскироваться станешь как можно тщательнее, и записные книжки сожжешь, утопишь, сожрешь! Некоторые ведь даже писали телефоны знакомых на папиросной бумаге, которую в случае чего можно было съесть. Видел я раз одну такую «шпаргалку»: значился там под странной кличкой «Тол»… Попади она в руки «преподавателей» – «неуд» по жизни был бы обеспечен!
Тогда хоть бы «Тротил» написали, что ли… Типа – «зажигательный»!
Страх входил в нашу жизнь на правах ингредиента, придавая ей дополнительную пряную горечь, подобно кардамону в и без того горьком кофе. А ведь многие привыкали, даже начинали любить эту странную, полную погонь и пряток жизнь, до поры до времени воспринимая любовные похождения как игру в «казаки-разбойники»: ведь на дворе тогда стоял не кроваво-триумфальный 38-й, а застойно-развитой 83-й.
Жизнь чаще всего скудна яркими впечатлениями, тоска по ним заставляет делать событием и волнующей тайной даже не особо титульную ориентацию. Но это до поры,