– Вот только что! Странно, – ты его не заметил, говоришь? Да, это противно: допросы, угрозы… Небось, про «голубизну» выпытывали, они это любят. Проходили уже, когда помоложе были… – старый знакомый равнодушно отвел взгляд. Сидел, покачивая ногой с безобразной косточкой на стопе, выпиравшей, как нарыв, из ботинка…
Непохоже, что мое вранье возымело успех. Старых кадров не обманешь…
– Так вы, значит, расстались тогда, а его потом… того… убили? Поня-ятно… Считай, тебе крупно повезло…
– Ага, и менты унижали всячески! – инерция наспех состряпанного имиджа стремительно тащила меня в трогательный образ страдальца. А не в неприглядное мурло «отшитого». Но Кыся слишком долго жил на свете, чтобы его можно было легко «развести на жалость». Лишь на лице промелькнула непонятная гримаса. Он быстро спохватился, вроде как увидев кого-то интереснее меня и, не прощаясь, на полуслове, – занырнул в омут сквера, плеснув артритными конечностями.
Я все торчал на скамейке, как валун в речном потоке, понимая, что время мое прошло…
Больше соотносить свою жизнь было не с кем. Везунчик ушел. Навсегда. Я – остался. Зачем?
И какое значение имело то, что я тогда никуда не сбежал вовсе? То есть – не сразу. Поехал с ними, поехал, поехал!
Поехал.
Перед глазами вновь замелькали воспоминания, на сей раз совсем недавние. Леденящие…
Вот мы, озябшие, раздеваемся в Шуркиной комнатке, где вместо кухни – малюсенький «предбанник» с плитой и обшарпанным шкафчиком… Везде образцовый порядок. Тот самый случай: «чистенько, но бедненько». Однако уютно, особенно после промозглой осени снаружи. Этим хозяин еще со студенческих времен славился: умел соорудить уют, казалось бы, «из ничего»…
Я тянусь жадными руками к хлопцу, он – сначала незаметно, как бы стесняясь, а потом и резко – отпихивает меня и я ловлю волчий взгляд, полный непонятной злобы… А Шурка, напевая что-то бардовско-трепетное, из Галича, своего любимого, черт бы его взял…
Я кораблик клеила
Из цветной бумаги…
Он готовит нехитрую закусь, ставит на стол купленную по дороге бутылку водки и делает вид, что ничего не замечает…
Но – именно! – делает вид: как всегда, решил подождать, когда опять ему все достанется! А парень отсел и сморит в одну какую-то точку на полу… Потом вдруг и спрашивает: «где типа туалет?» А сортир – в конце общего коридора, что дико неудобно, мне ли не знать: набегался уж «до и после».
На полу валяется его большая черная сумка, довольно плотно набитая. Я, пока Везунчик копался в холодильнике, возьми да и загляни в этот баул.
Батюшки-святы! Там среди пакетов и свертков лежала огромная связка разномастных ключей. И тускло блеснувшая финка… Так вот чем наш красавец занимается!
Сработал инстинкт, он меня никогда не подводил! От ужаса отшибло все. Надо, конечно же, надо было хоть шепнуть, хоть намекнуть…
А я –