«Книга нужнее построенного дома, лучше роскошного дворца», заметил бы ты мне, но какое счастье, что моему отцу некогда вздумалось приобрести этот дом неподалеку от моря, его шум приятнее, чем треск бездарных виршей Ферона и Аристея, и уж в сотни тысяч раз мелодичнее, чем выкрики бродячих риторов-попрошаек на дворцовой площади. Скромный, но добротный дом по соседству с лавкой сварливого скряги Гиппоменея, его что-то совсем перестали навещать закладчики, или это из-за дороги, провалившаяся часть которой выглядит не более привлекательно, чем спуск в Аид?
Не далее как вчера я слышал разговор о катакомбах, вырытых здесь еще много веков назад бальзамировщиками из какой-то секты, которую усердно преследовали по распоряжению жрецов Анубиса, я мало что понимаю в этих древних распрях, но может быть стоит расспросить о них при случае Нуру?
Так вот, размышляя над моей ненаписанной поэмой, я все больше и больше склоняюсь к мысли о том, что царевич Тесей умер во время плавания на Крит. А чем же еще можно объяснить столь вопиющее попрание всех норм и традиций, существовавших для гостей Лабиринта? Неужели сам Тесей допустил бы столько досадных ошибок и совершил бы святотатство – убил Минотавра, с которым ему предстояло всего лишь ритуальное сражение, не подразумевавшее гибели его участников, но зато предоставлявшее ахейцам право последующие семь лет пользоваться торговыми морскими путями, находившимися под неусыпным контролем минойцев? Но достаточно представить себе, что Тесей, единственный в этом походе в силу своего царственного происхождения посвященный в законы Лабиринта, по тем или иным причинам скончался во время плавания, и все становится на свои места. Некто близкий друг Тесея Агенор заменил царевича и выдал себя за него по прибытии на остров, а все спутники поддержали его в этой затее. То была их последняя надежда не столько не нарушить обычай, но свергнуть с себя оковы древнего мистериального соглашения и освободиться наконец от власти Миноса. Я начал бы поэму от лица одного из спутников Тесея, а быть может и от лица самого Агенора, как воин он все же вряд ли гордился тем, что совершил свои сомнительные подвиги под чужим именем…
Пусть же соберутся те, кто еще не потерял надежду узнать правду.
Я стар и хочу рассказать об Ариадне.
Майкл широко зевнул и, потерев вспотевший лоб, оставил отпечатки пальцев на рыхлых листах дешевой тетради.
Тихое жужжание кондиционера навевало дремоту.
– Какой смысл имело для тебя все это? – пробормотал он, вглядываясь в кривые строчки, Рутгер не любил печатать, это была еще одна его странность, – Я никогда не понимал тебя, как и то, почему, зная, что у тебя больная печень, ты периодически уходил в свой шоколадный запой. И почему именно мне ты прислал свое открытие?
День прошел для него как обычно, в офисе царило характерное для середины лета оцепенение,