Эвмен, большой любитель роскоши, явился в сопровождении пяти флейтистов и семнадцати рабов, которые несли его самого, а также сосуды с лавандовой водой, благовония, полотенца для рук и лица и блюда со сладостями.
– Какое отвратительное злодеяние, грабители в городе потеряли всякий стыд и посягнули на самого диойкета, – советник вздохнул и промокнул омытые руки полотенцем, с удовлетворением полюбовавшись блеском многочисленным драгоценных камней на своих пальцах – с восходом солнца, мой дорогой Кадмон, магистрат не замедлит заняться поиском убийцы, его достанут хоть из под кровати самой Геры, клянусь Осирисом.
Он подошел к ложу Клития и безучастно уставился на труп. В ту минуту я понял, что не я один позволяю себе пристально следить за ним – исподволь с него не сводил глаз, тревожно мерцавших в трепетном свете факелов, Нуру. Египтянин, одетый в белоснежный хитон, неподвижно стоял за спиной Левкиппии. И когда наши взоры встретились на сей раз, он не отвернулся. Мне хотелось поговорить с ним о случившемся, хотелось спросить его о том, кем, по его мнению, был этот убийца – личным врагом и ненавистником диойкета, случайным грабителем, отрубившим руку Мелиуса лишь потому, что торопился и не мог снять дорогой перстень, или каким-нибудь колдуном и магом, которому понадобилась часть человеческого тела для приготовления снадобья?
– Скажи мне, – тихо обратился я к Кадмону, пока Эвмен продолжал глазеть на покойного, – твой дядя носил на правой руке перстень?
Кадмон взглянул на меня, как сомнамбул, которого окликнули на самом краю пропасти, и покачал головой.
А Нуру между тем все еще продолжал наблюдать то за советником, то за мною, и мне было не по себе от этого тяжелого неотступного взгляда.
Значит, убийца вряд ли мог быть случайным разбойником… с минуту я колебался, не стоит ли немедленно подойти к Эвмену и поделиться с ним своими соображениями в интересах как можно более быстрого прояснения деталей случившегося, но только я сделал шаг в сторону советника, как Нуру внезапно поднял руку, так резко и быстро, что никто кроме меня не успел заметить этот жест, означавший безгласную просьбу остановиться.
Я оглянулся вокруг – в зале было еще несколько человек, беседовавших поодаль от нас у стола, украшенного уже увядающими цветами граната. Двое рабов замывали пятна крови на полу у самого входа…, и я передумал. Необычное поведение египтянина настораживало меня. Впервые я задумался о том, сколь обоснованы были суеверные страхи Меланты, считавшей, что многие из этого древнего народа умели читать мысли и слышать за тысячи тысяч стадий биение сердца того, чье имя было им известно.
Хотя Кадмон и наставал на том, чтобы я воспользовался его носилками, с гораздо