Так я размышлял, прощаясь с ней. Сказать, что я точно знал, что более ее не увижу, значит, ничего не сказать. Как я мог это предвидеть? Но на душе все же было некое остервенелое чувство фатальности происходящего. Я не старался впечатать ее образ, как и запах ее волос в память. Я просто иронизировал на тему того, что бы было, если бы самолет сейчас действительно рухнул? Как бы вела себя она при этом? Что бы сказал Самойлов и о чем бы подумал Плюмб? И самое главное: встретился бы я там с ним? С моим сфинксом?
Когда я поднимался по трапу, я придумывал смешную историю моей жизни или вымышленной смерти. Считая, что подобный итог не совсем сможет стать реальностью, я импровизировал, и выходило это очень забавно. Я вдруг представил себя комаром.
Комар расправил лапки и с трудом отодрал прилипшее крыло от спины.
«Это надо же было так влипнуть, – подумал он, – и кто, интересно, варенье на столе открытым оставляет?»
И вдруг его осенило. Ранее он вообще не думал. Не то чтобы он совсем был глупым комаром. Скорее, наоборот. Просто он молча летал, пил кровь и не думал. Ни о чем. А теперь он подумал сразу несколько раз подряд. Первый – о том, что надо же было так влипнуть. И второй – о том, что он начал думать в принципе.
Данное действо довольно увлекло комара. И он, важно расправляя по очередности то правое, то левое крыло, думал теперь обо всем помаленьку.
«В то, что жизнь без любви не бывает, без грустинки задумчивых глаз», – пронеслось в сознании и умолкло.
Ему вдруг вспомнилось его детство, когда он личинкой ковырял палочкой по илистому дну. Потом юность и зрелые годы. Первый полет, первый вкус крови на усиках. Ему вдруг подумалось о людях, о том, что они тоже являются личинками. А когда созреют и душа выйдет из кокона, тогда и станут они настоящими. А пока – пить из них и пить, не убудет. Особенно из женщин, у них кровь отдает нигилизмом и пряной нежностью. И такое легкое послевкусие призрачной надежды.
Но вдруг память еще раз пронзила мыслительная молния. Он вдруг начал осознавать себя по-другому. И память заструилась в маленькой комариной голове, как убегающая вдаль дорога. Он вспомнил ее, аромат ее волос и… падающий самолет. Еще раз осмотрел свои усики и лапки, пошевелил крылышками и наморщил хоботок.
«Что же это такое? – подумал комар и икнул. – Я одновременно помню и свою комариную жизнь, и ту, что, вероятнее всего, предшествовала этой. Или это сон, наваждение?»
Но в воздухе явно витал аромат, такой знакомый и такой… Лаванда… у горного озера. Точно! На этот раз память оживила все с такой четкостью, что комар даже подлетел от восторга к потолку.
Немного спилотировав обратно, он уселся на спинку стула и огляделся. Ничего примечательного в его окружении не было. Только свист, приближающийся