– Эта, – говорил я, – кажется, из персоны не довольного ума.
Пятый – Анны-Кристины, дочери польского сенатора.
– Ее и позитура[25], – сказал я, – показывает похабною.
– Какое это ругательство, – говорила Люция.
Шестой – Елизаветы-Терезии, сардинского вице-канцлера дочери.
– Ежели ее кто возьмет, – говорил я, – то ничем другим утешаться, как только одною красотою, а ума в ней не бывало.
Седьмой – Филистины-Шарлотты, испанского адмирала племянницы.
– Она и на портрете, – сказал я, – написана смеющейся, а сама уже, я думаю, великая пустосмешка.
– Никак, – говорила Люция, – она только веселого нрава.
Восьмой – Марии-Филистины, прусского генерал-адъютанта дочери.
– Ежели она подлинно так убирается глупо, как написана, то надобно ее взять такому, который бы сам знал во всех женских уборах надлежащую пропорцию.
– Батюшка братец, – говорила мне Люция, – ведь эдак можешь прослыть великим насмешником, что будто для вас из таких знатных невест ни одна не годится, – и кликнув девку приказала принести из другой горницы еще четыре портрета, про которые, показывая мне, сказала:
– Вот то-то, братец, красавицы.
Девятый – Марии-Магдалины, цесарского адъютанта дочери.
– Правда, – отвечал я, – она хороша, да только еще очень молода, да и щеголиха, в золотом платье и написана.
Десятый – Марии-Анны, бразильского генерал-майора сестры.
– Мне кажется, – сказал я, – она уже не меньше тридцати лет имеет от роду.
– Это правда, – отвечала мне сестра, – что она вас старее.
Одиннадцатый – Вильгельмины-Амалии, брауншвейгского камергера[26] дочери.
– Она очень несчастлива, – сказал я, – что ее портрет пишут: ежели бы не писали, то б не всякий знал, что она нехороша.
Двенадцатый – Ингеренты-Елизабеты, английского обер-гофмаршала дочери, нынешней моей невесты.
Я смотря на сей портрет сказал:
– Вот эту можно назвать красавицею, ежели она подлинно так хороша, как написана. И портрет ее показывает в ней великий разум. Я прошлого года во дворце с нею танцевал, только она мне не так хороша показалась, и я не думаю, чтоб чрез год так много в ней красоты прибавилось.
– Совершенно она хороша и умна, – говорила мне Люция. – Ежели тебе угодно, то когда она ко мне приедет, я пришлю за тобою.
– Хорошо, – отвечал я, – я очень хочу ее видеть.
Люция мне сказала, что она на нынешней же неделе неотменно позовет ее к себе обедать.
И я признаюсь, что желал ее видеть не для того, чтоб получить себе в невесту, но для одного только любопытства.
И так простясь с сестрами и теткою, поехал домой.
Чрез шесть дней прислала ко мне сестра сказать, что Елизабета будет к ней обедать. Я, одевшись, в двенадцатом часу к сестре приехал. Увидевши ее, признал за совершенную красавицу и, сидя за столом, смотрел на нее очень прилежно, высматривая,