Только людей ни одного человека не было, чего ради он во внутренние покои идти и не осмелился, но вышел опять в сени – хотел стать и дожидаться, не может ли кого увидеть и обо всем осведомиться.
Но только вышел он в сени и взглянул к воротам, то увидел подъезжающую к оным одну карету цугом[13]. И прикованные у ворот злобные львы тотчас пошли в места назначенные для их покою.
Карета, въехав на двор и не доезжая немного до крыльца, остановилась, из которой вышла преизрядная собою дама. Милорд, видя сие, рассудил за лучшее сойти вниз и ее встретить. Дама, увидевши его, поклонилась ему и остановилась.
Потом въехала на двор другая карета, пребогато убранная – как шорами на лошадях, так и ливреей[14] на лакеях, и, подъехав к самому крыльцу, остановилась, и вышла из нее одна же дама, в белом платье, такой неописанной красоты, что милорд от робости не смел на нее прилежно смотреть и стоял как изумленный. Дама сия, взглянув на него свирепым видом и не сказав ни слова, пошла прямо по сукну вверх.
Потом еще приехали пять карет цугами, в каждой сидело по три дамы. И, подъехав к крыльцу и вышед из карет, равным же образом поклонясь ему, следовали за первой, а последняя из них сказала ему, чтоб изволил идти в покои маркграфини.
Милорд, не ответствуя ничего, но поклонясь с учтивостью и страхом, пошел за ними.
В сие время пришла ему на память невеста его Елизабета, о которой он думал, что подобной ей в красоте сыскать не можно, но из сих семнадцати дам самая последняя ее превосходила, а маркграфиню почитал уже он не инако как богинею, а не человеком, только не знал, кто она такова и в каком он месте находится.
В таких размышлениях вошел он в преждевиденную им залу, в которой уже находилось человек до двадцати лакеев и официантов, в пребогатом платье, из которых один, подошед к нему, с учтивостью сказал, чтоб он изволил идти в аудиенц-камеру.
Милорд, последовав за ним, вошел в пребогато убранную горницу, которая обита золотым глазетом[15], с вырезанными из парчи разных цветов букетами. Посреди оной стоял сделанный из самого чистого мрамора трон, над которым балдахин из зеленого бархата, пребогато вышитый золотом.
На оном троне сидела маркграфиня, а по правую сторону трона стояли шестнадцать прекраснейших девиц в одинаковом пурпурового цвета платье.
Как скоро он вошел в сию комнату, то маркграфиня встретила его следующими словами:
– А! Господин милорд, я вас очень давно желала видеть, но никаким способом до сего времени случая не имела, а теперь вы и сами, незваные, ко мне приехали, только не знаю, с какими глазами и совестью могли вы предо мною показаться, – и, оборотясь к своим фрейлинам, сказала: – Вот тот-то английский-то милорд, спесивый жених, который из двенадцати во всем свете славных портретов, которых я могу назвать моими приятельницами, ни одной себе в невесты не только не удостоил, но ни одна из них без ругательства не осталась, – и, оборотясь опять к милорду,